Пока я жива - [66]

Ладно. Это все.

Я тебя люблю.

Целую.

Тесса.

Тридцать восемь

— Я буду единственным парнем в школе, у которого умерла сестра.

— Классно. Тебе перестанут задавать домашнюю работу, и все девчонки в тебя влюбятся.

Кэл обдумывает мои слова.

— А я все еще буду твоим братом?

— Конечно.

— Но ведь ты об этом не узнаешь.

— Еще как узнаю!

— Ты будешь повсюду мне являться?

— А тебе этого хочется?

Кэл нервно улыбается:

— Наверно, мне будет страшно.

— Тогда не буду.

Кэлу не сидится на месте. Он мерит комнату шагами от кровати до шкафа. После больницы в наших отношениях что-то изменилось. Нам уже не так легко шутить.

— Кэл, если хочешь, выброси телек из окна. Мне так это очень помогло.

— Не хочу.

— Тогда покажи мне фокус.

Он убегает, чтобы взять все необходимое, и возвращается в своем особом черном пиджаке с потайными карманами.

— Смотри внимательно.

Кэл связывает углами два носовых платка, прячет в кулаке, потом медленно разжимает палец за пальцем. Платки исчезли.

— Как ты это сделал?

Он качает головой, постукивая по носу волшебной палочкой:

— Фокусники никогда не раскрывают своих секретов.

— Покажи еще раз.

Вместо этого Кэл тасует колоду и раскладывает карты:

— Выбери одну, запомни, но мне не говори.

Я выбираю пиковую даму и прячу в колоду. Кэл снова раскладывает карты, на этот раз лицевой стороной вверх. Дамы нет.

— Кэл, ты молодчина.

Он плюхается на кровать:

— Еще нет. Вот бы сделать что-то большое и страшное.

— Если хочешь, распили меня пополам.

Он ухмыляется и тут же заливается слезами, сперва молча, а потом навзрыд. Насколько я помню, плачет он второй раз в жизни. Значит, ему это действительно нужно. Мы оба делаем вид, будто с этим ничего нельзя поделать, как с кровотечением из носа, и его чувства тут ни при чем. Я обнимаю Кэла и прижимаю к себе.

Он всхлипывает у меня на плече; его слезы мочат мою пижаму. Мне хочется слизнуть их. Настоящие, живые слезы.

— Кэл, я тебя люблю.

Это так просто. Я рада, что сказала ему об этом, хотя от моих слов Кэл разревелся в десять раз сильнее.

Пункт тринадцать: обнять братишку, когда за окном опускаются сумерки.

Адам залезает ко мне в кровать. Он натягивает одеяло до подбородка, будто замерз или боится, что на голову ему рухнет потолок.

— Завтра твой папа купит раскладушку и поставит ее здесь для меня, — сообщает он.

— Ты больше не будешь спать со мной в одной постели?

— Вдруг тебе самой этого не захочется? Что, если тебе не захочется, чтобы к тебе прикасались?

— А если захочется?

— Тогда я тебя обниму.

Но он напуган. Я вижу по его глазам.

— Ладно, я тебя отпускаю.

— Тс-с-с.

— Нет, правда. Ты свободен.

— Я не хочу быть свободен. — Он наклоняется и целует меня. — Если я тебе понадоблюсь, разбуди меня.

Он быстро засыпает. Я лежу с открытыми глазами и слушаю, как по всему городу гасят свет. Шепчут «спокойной ночи». Сонно скрипят пружины матрасов.

Я нашариваю руку Адама и крепко стискиваю.

Я рада, что существуют ночные портье, медсестры и дальнобойщики. Меня утешает мысль, что в других странах, в других часовых поясах женщины полощут в реках белье, а дети ручейками стекаются к школе. Где-то в мире в это мгновение какой-нибудь мальчишка взбирается на гору под веселый звон колокольчика на шее у козленка. Я очень этому рада.

Тридцать девять

Зои шьет. Я понятия не имела, что она умеет шить. На ее коленях разложена лимонно-желтая распашонка. Зои вдевает нитку в иголку, оборачивает нитку вокруг смоченного слюной пальца и завязывает узелок. Кто ее этому научил? Я не свожу с нее глаз, а Зои шьет, словно всегда этим занималась. Собранные на затылке светлые волосы открывают нежный изгиб шеи. Зои сосредоточенно закусила нижнюю губу.

— Живи, — прошу я. — Ты ведь будешь жить, правда?

Она быстро поднимает на меня глаза и слизывает с пальца яркую капельку крови.

— Черт! — выдыхает Зои. — Не знала, что ты проснулась.

Я хихикаю.

— Ты цветешь.

— Я жирная! — Она привстает на стуле и в доказательство выпячивает живот. — Я размером с медведя.

Как бы я хотела быть ребеночком в ее животе. Быть маленькой и здоровой.

Памятка для Зои

Не рассказывай дочери, что планета гибнет. Показывай ей только прекрасное. Береги ее, заботься о ней, несмотря на то что твои родители не смогли позаботиться о тебе. И никогда не связывайся с парнем, который тебя не любит.

— Как ты думаешь, когда родится ребенок, ты будешь скучать по своей прежней жизни?

Зои бросает на меня серьезный взгляд:

— Оделась бы ты, а? Вредно целый день сидеть в пижаме.

Я откидываюсь на подушки и оглядываю углы комнаты. В детстве мне всегда хотелось жить на потолке. Мне казалось, там чисто и пусто, как на румяной корке пирога. Теперь же потолок напоминает мне простыню.

— Мне неловко, что я тебя подвела. Я не смогу сидеть с твоим ребенком. Ничего не смогу.

Зои отвечает:

— На улице очень хорошо. Давай я попрошу твоего папу или Адама отнести тебя в сад?

На лужайке дерутся птицы. Голубое небо окаймляют рваные облака. Шезлонг теплый, будто часами стоял на солнце.

Зои читает журнал. Адам гладит мою ногу через носок.

— Ты только послушай, — говорит Зои. — Эту чушь выбрали лучшей шуткой года.

Пункт четырнадцать, шутка.

— Мужчина приходит к доктору и говорит: «У меня в заднице застряла клубника». «Прекрасно, — отвечает доктор, — у меня где-то были взбитые сливки».