Пока я жива - [54]

— Потому что ты утверждала, будто у тебя не было выбора. Разве не так?

— Я говорила, что несчастна.

— Многие несчастны, но они не бросают семью.

— Тесса, пожалуйста, мне не хочется об этом говорить.

— Мы тебя любили.

Множественное число. Прошедшее время. Но все равно слишком громкие слова для такой маленькой комнатки.

Мама поднимает на меня глаза; у нее бледное, худое лицо.

— Простите меня.

— Вероятно, ты любила его больше всех на свете. И он был просто замечательный, самый лучший.

Мама не отвечает.

Все просто. Такая большая любовь. Я отворачиваюсь к окну:

— Если так, ты должна понять, что я чувствую к Адаму.

Мама поднимается и подходит ко мне. Она не трогает меня, но придвигается очень близко.

— Он испытывает к тебе такие же чувства?

— Не знаю.

Мне хочется довериться ей, сделать вид, что все будет хорошо. Но я лишь стираю свое имя со стекла и гляжу в темноту. До чего же на улице мрачно.

— Я поговорю с папой, — обещает она. — Он укладывает Кэла спать, а потом я поведу его в бар выпить пива. Вы справитесь одни?

— Я позову Адама. Приготовлю ему ужин.

— Вот и славно.

Мама поворачивается, идет к двери, но на пороге останавливается:

— Тесса, тебе хочется радоваться и наслаждаться жизнью, но имей в виду — другие люди не всегда могут дать тебе то, что ты хочешь.

Я отрезаю на разделочной доске четыре толстых ломтя хлеба и кладу на гриль. Достаю из корзины для овощей помидоры. Адам стоит, прислонившись к раковине, и смотрит на меня; я прикладываю помидоры к груди и, пританцовывая, возвращаюсь с ними к столу.

Адам смеется. Я режу помидоры и укладываю на гриль рядом с тостами. Вынимаю из буфета терку, а из холодильника сыр и, пока готовятся тосты, натираю сыр на разделочную доску. Я знаю, что между моей футболкой и поясом брюк есть просвет. И там, где спина переходит в ягодицы, виден изгиб — единственный, что у меня остался. Когда я переступаю с ноги на ногу, изгиб приоткрывается, и Адам его замечает.

Натерев сыр, я неторопливо облизываю пальцы, и Адам реагирует ровно так, как я думала. Он подходит сзади и целует меня в шею.

— Знаешь, о чем я думаю? — шепчет он.

— О чем?

Хотя я и так знаю.

— Я тебя хочу. — Он разворачивает меня к себе и целует в губы. — Сильно.

Он произносит это с таким видом, будто не может поверить, что так захвачен своим чувством. Мне все это нравится. Я прижимаюсь к Адаму.

— Знаешь, чего я хочу? — отвечаю я.

— Чего?

Он улыбается, как будто знает, что я скажу. Я хочу, чтобы его улыбка длилась вечно.

— Тебя.

Это правда. И ложь.

Я выключаю газ, и мы поднимаемся ко мне. Тост обуглился. От запаха гари у меня тоскливо на душе.

В объятиях Адама я забываю обо всем. Но потом, когда мы молча лежим рядом, я снова вспоминаю об этом.

— Мне снятся плохие сны, — признаюсь я.

Адам гладит меня по боку, по бедру. У него теплая и твердая рука.

— Какие?

— В них я куда-то иду.

Я шагаю босиком по полям на край света. Я перелезаю через заборы и пробираюсь сквозь высокую траву. Каждую ночь я захожу все дальше. Прошлой ночью я очутилась в лесу — мрачном и редком. По другую сторону леса протекала река. Все было в тумане. Рыба в реке не водилась, а когда я переходила ее вброд, у меня под ногами хлюпала грязь.

Адам проводит пальцем по моей щеке. Потом прижимает меня к себе и целует. В щеку. В подбородок. В другую щеку. В губы. Очень нежно.

— Если бы я мог, я бы пошел с тобой.

— Там очень страшно.

Он кивает:

— Я ничего не боюсь.

Я это знаю. Кто бы еще отважился со мной связаться?

— Адам, я хочу попросить тебя кое о чем.

Он молчит. Его голова покоится рядом с моей на подушке; Адам спокойно смотрит на меня. Мне трудно. Не могу подобрать слова. Кажется, будто книги на полке над нами вздыхают и шуршат страницами.

Адам садится на кровати и протягивает мне ручку:

— Напиши на стене.

Я оглядываю все, что нацарапала за долгие месяцы. Каракули желаний. А сколько я могла бы добавить! Общий счет в банке и чтобы мы вместе пели в ванной и я годами слушала, как он храпит.

— Давай, — подбадривает меня Адам. — Мне скоро уходить.

Его слова возвращают меня на землю; словно эхо, они напоминают мне о том, чем я хотела бы заняться, и о краях, где хотела бы побывать. Я берусь за перо.

«Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. Я хочу, чтобы ночью ты был рядом», — еле разборчиво царапаю я на стене. Наверно, Адам не сможет прочесть. Потом я прячусь под одеяло.

Молчание.

— Тесс, я не могу.

Я выныриваю из-под одеяла. В темноте мне не видно его лица — лишь отблеск света в глазах. Быть может, в них сияют звезды. Или луна.

— Потому что не хочешь?

— Я не могу оставить маму одну.

Ненавижу его мать. Линии ее лба, морщины вокруг глаз. Ненавижу ее загнанный взгляд. Она потеряла мужа. Но все остальное при ней.

— Ты можешь приходить, когда она уляжется спать.

— Нет.

— Ты же ее не спрашивал!

Адам вылезает из кровати, не дотрагиваясь до меня, и одевается. Жаль, что я не могу размазать раковые клетки по его заднице. Я бы достала его изнутри, и он бы навеки стал моим. Приподняв ковер, я бы спрятала его под пол, затащила в подвал. Мы бы занимались там любовью при червях, и мои пальцы проникали бы ему под кожу.

— Я не дам тебе покоя, — заявляю я. — Буду висеть у тебя над душой. Закашлявшись, ты будешь каждый раз вспоминать меня.