Пока ты со мной - [38]

— Я этого не говорил.

— Может, наведаемся к ним еще раз? — подался вперед Ларри.

— Не сегодня, — покачал головой лейтенант. — Уже поздно. Да надо и с другими людьми потолковать. Успеем сделать это и завтра. Шел бы ты домой, поспал. Завтра денек тоже будет нелегкий.

— Не знаю, смогу ли я уснуть, — признался Ларри.

— А что такое? Разве ты не устал?

Лицо молодого полицейского залилось краской. Он понял, что сболтнул лишнее — ведь тут серьезное преступление, а не игра в воров и сыщиков.

— Понимаете, все-таки это дело куда интереснее, чем наша обычная работа — всякие там украденные велосипеды, пьяные дебоши и так далее. Вам часто приходилось расследовать убийства, сэр?

Уолтер улыбнулся:

— Нет, не часто, но с меня достаточно и того, что было. Наверное, все дело в твоем юношеском энтузиазме. Ничего, с годами это пройдет.

Ларри кивнул, думая: «Обязательно пройдет, а к тому времени я и краснеть разучусь к месту и не к месту».

— Думаю, вы правы, сэр. Спокойной ночи. Увидимся завтра утром.

Глава 14

— Как ты могла?! — бушевал Грег. — Ты что, с ума сошла?

Он швырнул утреннюю газету Дженни в лицо.

Девочка сидела на стуле возле обеденного стола, прижав руки к груди, выставив свой остренький подбородок, и вся дрожала.

Карен стояла в дверях, глядя в цветущий сад и глотая слезы. Внутри у нее все сжалось в маленький жесткий узел.

— Я же говорю вам, я не знала, что она журналистка, — всхлипнула Дженни.

— Это мы уже слышали, — процедил Грег и с размаху шлепнул газетой по столу.

Все утро он орал на дочь, размахивая этой чертовой газетой. В конце концов вся семья оказалась в столовой. Пустой обеденный стол, на котором не было ни посуды, ни еды, ни свечей, выглядел унылым и бесприютным, что как нельзя лучше соответствовало общему настроению.

— Но это правда, — плакала Дженни. — Я и в самом деле не знала.

— Ну, спасибо. Значит, если бы это была не журналистка, а просто совершенно посторонний человек, то ей можно было бы говорить о матери всякие гадости? — поинтересовался Грег.

— Мне пора ехать, — чужим голосом сказала Карен. — У меня урок. Ты отвезешь Дженни в школу? Она опоздала на автобус.

Дженни посмотрела на мать.

— Мама, прости меня. Я говорила не так, как она написала.

— Ты хочешь сказать, что она все придумала? — холодно спросила Карен.

Дженни повесила голову.

— Нет, не совсем, — прошептала она.

— Что ж, тогда ты можешь быть собой довольна. Всякий, кто прочитал газету, будет думать, что Линду Эмери убила я. Или, по крайней мере, что меня в этом подозревает собственная дочь.

По лицу Дженни ручьем хлынули слезы, и Карен на миг пожалела о своей резкости, но тут у нее перед глазами вновь встал газетный заголовок, и Карен содрогнулась от жгучего стыда и отвращения. Она резко отвернулась, взяла сумку с балетными принадлежностями и вышла из дома. Села в машину, хлопнула дверцей. Назад она ни разу не оглянулась.

Всю дорогу до танцевальной школы у Карен было такое ощущение, словно ее вот-вот стошнит. Один раз она даже притормозила у обочины, но волна дурноты прошла, и Карен поехала дальше. Она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида, боясь, что за ней помчится полицейский автомобиль с включенной сиреной.

Не будь дурой, сказала она себе. Ты никого не убивала, у них нет против тебя ни малейших улик, лишь жестокие слова твоей собственной дочери.

— Лучше бы уж она уехала с Линдой Эмери, — вслух сказала Карен. — Зачем мне нужна такая дочь?

Перестань, вновь приказала она себе. Ты просто обижена. Обижена и больше ничего. Ну как могла Дженни, ее Дженни, говорить такие вещи? Это просто уму непостижимо. Неужели Дженни не чувствует по отношению к ней никакой любви, никаких моральных обязательств? Неужели девочка совершенно ей не доверяет?

Успокойся, расслабься, сказала себе Карен, въезжая на автомобильную стоянку за школой. Сконцентрируйся на работе, на предстоящей разминке, на своих ученицах. Физические упражнения всегда действовали на ее психику благотворно. Вынужденное бездействие было одной из причин того, что Карен так медленно оправлялась после выкидыша.

Она уже подходила к учительской раздевалке, когда из класса выглянула Тамара Бекер, владелица школы. Родители Тамары были балетными танцовщиками в Восточной Европе, а сама Тамара переехала в Америку после того, как вышла замуж за американца. Ее светлые волосы были стянуты в тугой узел на затылке, и это подчеркивало резкие черты славянского лица. Плотно сбитое мускулистое тело Тамары было затянуто в черное балетное трико. От владелицы школы исходила аура концентрированной энергии. Рядом с этой невысокой женщиной долговязая Карен чувствовала себя каким-то жирафом или нескладным аистом.

— Доброе утро, Карен, — сказала Тамара со своим неистребимым акцентом.

Карен улыбнулась:

— Доброе утро.

— Загляни ко мне на минутку, — доверительно шепнула Тамара. — Нужно поговорить.

Карен моментально учуяла опасность — слишком уж непривычные нотки звучали в голосе директрисы.

— У меня урок через десять минут, — сказала Карен, взглянув на часы. — А мне еще нужно как следует размяться, я в неважной форме.

Тамара, казалось, ее не слышала. Она жестом поманила Карен за собой, и той ничего не оставалось делать, как последовать в танцкласс. Здесь было пусто — лишь зеркала во всю стену и балетный станок. С другой стороны — высокие окна, сквозь которые в класс лился холодный, яркий свет.