Пока смерть не обручит нас - [19]

***

Прикасаться именно к этому животному казалось каким-то таинством, особенно потому что он позволял мне это делать, склонял голову, тыкался мне в лицо своей серебристой мордой, ел с моих рук и закрывал глаза, когда я гладила его по лбу и трепала мягкую гриву.

– Кто сказал, что ты исчадие ада? Кто придумал такую наглую ложь?

На улице вдруг раздался крик, больше похожий на мычание. Я выскочила наружу, стягивая расстегнутую на груди блузку рукой, и замерла, увидев опрокинутого навзничь Оливера и герцога над ним с хлыстом в руках. На щеке парня вздулся рубец, как и на плече, виднеющемся в разорванном, окровавленном рукаве. Герцог замахнулся и снова ударил беднягу, тот прикрыл лицо ладонями. Когда хлыст опустился на дрожащее большое тело Оли еще раз, я не выдержала.

– Не надооооо! – закричала и бросилась к ним, схватила Ламберта за руку, нависая всем телом, прижимая его руку с хлыстом к себе, не давая ударить еще раз.

– Не надо его бить! Умоляю! Не надо! Вы убьете его, не надооооо!

Парень вырвался и побежал в сторону замка, мыча и размазывая слезы, а Ламберт схватил меня за волосы, сильно тряхнул и придержал на вытянутой руке, опустил взгляд к моим голым ногам, чуть прищурившись, осмотрел их, скользнул по расстегнутой на груди блузке, по волосам, собранным на макушке, по раскрытой шее и вдруг хрипло спросил:

– Это ваши привычные игры? Ты стоишь полуголая, а он запускает руку в штаны и самоудовлетворяется? Или потом его ублажаешь ты?

ГЛАВА 20

– Я никого не ублажала, – выдохнула и встретилась взглядом с его дымчатыми глазами, – кроме вас.

При этих словах его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить, ужасно, словно меня вымучила многодневная жажда. Сердце билось как бешеное в груди. И это ощущение… словно я вся в ожидании чего-то, в предвкушении, и все это граничит с ненавистью к самой себе за слабость. Этот Дьявол отправил меня на конюшню, этот Дьявол (да, с большой буквы, потому что это его второе имя) унижает меня при каждом удобном случае, он держит меня здесь, как свою собственность бесправную и безмолвную… но я ничего не могу с собой поделать. Словно где-то свыше все решено за меня, словно сознание живет вне времени и пространства, вне моего тела, которое дрожит от его прикосновений и близости. Оно не согласно разделять их… моего мужа и герцога, оно воспринимает их, как одного и того же человека, и я не знаю, почему так происходит.

– А мне кажется, ты ублажала тысячи, прежде чем…, – склонился к моему лицу, – чеееерт, как ты это делаешь? Как? Что такое в твоих глазах сводит меня с ума, почему для меня они всегда зеленые? Как омут, как затянутое изумрудом болото… ты тащишь меня в самую трясину, на дно…

Я в изнеможении прикрыла веки, впитывая его невыносимый запах, понимая, что он не изменился ни в том мире, ни в этом. Они… пахнут одинаково. Мой муж и… Морган Ламберт. Говорят одинаково, смотрят одинаково. Безумие.

– Понимаю, что ты дрянь, ведьма, шлюха и ни черта не могу с собой поделать. Что ты такое… Элизабет Блэр? Где это сидит в тебе, чтоб я мог это вырвать, как жало у змеи? Подскажи мне… сжалься, чертовая сучка…

Он такой высокий, такой огромный нависает надо мной, мощный, излучающий первобытную силу, превосходство и эту ощутимую каждой молекулой кожи власть. Тембр его голоса хриплый, низкий, вибрирующий где-то внутри меня странной нарастающий пульсацией. Как будто самим голосом трогает мою душу и сердце.

Затащил меня обратно внутрь, заполнив собой все пространство конюшни, заставляя меня ощущать себя очень маленькой, крошечной, словно задыхающейся в лапах необратимой стихии.

Беспомощная перед его пламенем… а я не хотела пылать, я не хотела быть такой, какой он меня считал… не хотела после унижения и этих слов, что мне говорил.

– Ты можешь меня убить… разве это так трудно?

Встретилась с ним взглядом и вздрогнула от обжигающего огня в его зрачках.

– Трудно, невыносимо трудно… я столько раз хотел.

– Зачем я тебе? Ты меня ненавидишь, ты презираешь мою семью и все, что со мной связано.

– Играться, – тихо ответил он, наклоняясь все ближе, – упиваться твоими слезами, унижением, мольбами, насладиться твоими страданиями.

Мне захотелось ослепнуть, чтобы снова не чувствовать эту невероятную власть надо мной, над моим телом и разумом, едва взглянув ему в глаза.

– Делать тебе больно снова и снова. Это был смысл моей жизни – наказать всех проклятых Блэров. Изничтожить их семя… Но ведь гораздо вкуснее, чтобы мое семя проросло в семени Блэр, при этом стерев с лица земли их фамилию.

Все, что он говорил, было правдой, это читалось по глазам, по губам и в каждом движении. Морган Ламберт искренне, неподдельно меня презирал, как только может презирать человек человека, а мужчина женщину. И его ненависть причиняла мне боль. Потому что я не Элизабет. Потому что моя семья… Господи, да разве кто-то станет меня слушать? Сочтут за сумасшедшую.

– Еще раз посмеешь раздеться и задрать юбку, я велю исполосовать тебя плетьми, чтоб места живого не осталось. Или ты решила совратить Оливера? Думаешь сбежать с его помощью? Легкая добыча?

Пальцы, впившиеся в мои волосы, перебирали их и снова сдавливали, едва я успевала подумать, что они разожмутся.