Пока смерть не обручит нас - [17]

Иногда рассказывала ей, как прошел мой день. Хотя особо и нечего было рассказывать. С конюшни я видела сад и подъездную дорожку к центральному входу. Видела, как Морган уезжает на своем каштановом жеребце и как возвращается поздно вечером… Иногда не один. И нет, это не всегда его невеста. Я не знала, что именно испытываю, когда вижу этих женщин… Досада смешивалась со злостью, а еще со злорадством, что его Агнес не единственная. У таких, как герцог, не бывает единственных… А была ли я единственной у Миши? Или просто не замечала очевидного?

По утрам он выходил в сад, а я выливала ведра с грязной водой и смотрела, как он неизменно спускается вниз к беседке над обрывом и подолгу всматривается вдаль. А я чищу бока Рыси и всматриваюсь в него, пока не появляется Оливер с кувшином молока и куском хлеба. Женщины таким образом благодарили его за помощь по кухне, а он нес все мне… И садился у моих ног, чтобы смотреть, как я ем, не отводя от моего лица зачарованного взгляда. Оли оказался немым… а точнее, у него отсутствовал язык. Как и когда он его лишился, я не знала… Но отчего-то мне казалось, что это Ламберт приказал отрезать язык несчастному парнишке.

Наступила жара как-то быстро и совершенно неожиданно, и я сходила с ума от духоты в конюшнях. Поливала лошадей водой, как научил меня Шварц. Обычно он приходил одновременно со мной и занимался Азазелем, жеребцом Ламберта и кобылой его невесты.

Но однажды он не пришел. Я не знала, у кого спросить о нем. Полдня ходила вокруг стойла Азазеля, Ветра и Нимфы. Мне было запрещено их трогать. Но до обеда Шварц так и не пришел, и лошади громко ржали. Их надо было почистить, накормить, принести им воды. В конце концов я решилась и вначале вошла к Нимфе. Потом занялась Ветром. На удивление он оказался покладистым, не то что его хозяин. Позволил себя вымыть, накормить и даже расчесать гриву.

Оставался Азазель. И я прекрасно помнила, что именно мне сказал о нем Шварц. Хотя когда смотрела на великолепное животное совершенно нежного окраса и такими светлыми глазами, что с трудом верилось, что этот красавец может кому-то причинить зло. Я подошла к стойлу, и он тут же фыркнул и начал перебирать копытами.

– Жарко, да, милый. Очееень жарко. Я бы вымыла тебя и напоила, если впустишь.

Подняла щеколду и опасливо приоткрыла дверцу. Конь скосился на меня и нетерпеливо ударил копытом. Я сделала шаг внутрь, удерживая ведро с водой и приподняв серую грубую юбку.

– Я просто налью воды.

Подошла медленным шагом к чану и не спеша вылила в него воду. Конь не двигался, молча за мной наблюдая. А я завороженно наблюдала за ним. От жары он приоткрыл рот, а ноздри раздувались от быстрого и тяжелого дыхания.

– Ну что, Блондин, если ты позволишь мне тебя вымыть, станет намного легче. Сразу говорю, что ты не в моем вкусе, я люблю брюнетов, так что приставать сильно не буду.

Я вернулась еще с двумя вёдрами и осторожно поставила их на пол. Смочила тряпку водой и протянула руку к коню, тот шарахнулся назад, а я от испуга споткнулась, опрокинула ведро, упала в воду. Больно ударилась головой о чан. Зажмурилась, поняв, что конь приблизился ко мне. Один удар копытом, и меня не станет. Но вместо этого ощутила, как моего лица коснулись шершавые губы, открыла один глаз, потом другой. Белобрысая зверина обнюхивала меня и даже лизнула в щеку.

Вблизи он оказался еще прекрасней, и его шерсть лоснилась и переливалась, как серебро.

– Ладно… я признаю, что ты самый умопомрачительный блондин из всех, кого я когда-либо видела. Но если тебя вымыть, ты будешь еще красивее. Ну как? Согласен?

Конь потрепал меня за волосы, я приняла это за знак одобрения, и спустя полчаса я намыливала ему бока, напевая под нос «Натуральный блондин», подоткнув мокрую юбку за пояс вместе с передником. Сняла корсаж платья, оставшись в одной легкой сорочке, прилипшей к мокрому телу. Пришлось вылить на себя ведро воды, чтоб отмыться от грязи и налипшей соломы. Мокрые волосы закрутила в узел на макушке, чтоб не мешали, и, шлёпая босыми ногами, щедро поливала водой белокурого красавца под дурацкий припев песни Коли Баскова.

Зверине явно нравилась и песня, и, кажется, даже я, потому что он покорно позволял себя натирать и поливать из ведра и даже пощипывал губами мои волосы. Я так увлеклась, что не услышала, как в конюшню вошли. А потом услышала голос герцога, и дух захватило от волнения.

– Здесь налито много воды, – послышался женский голос, и в ответ на него Азазель дернулся, шарахнулся в сторону, – ручьи грязи на полу. Где ваш конюх, герцог?

– Шварца придавило телегой на площади. Если вы передумали кататься верхом, я прикажу запрячь вашу карету, и вы вольны ехать домой к отцу.

– Нет. Я просто имела в виду, что здесь грязно.

Герцог ей не ответил, я услышала шаги и бряцание шпор.

– Кто здесь? – властно спросил он, приближаясь к стойлу, остановился в проходе и посмотрел на меня – всю мокрую, с тряпкой в руках и задранной юбке. Обжигающий взгляд с головы до пят, не пропуская ни миллиметра, заставляя затаить дыхание. Я одернула юбку, а он проследил взглядом за медленно сползающей по мокрым ногам суконной тканью и повернулся к своей невесте.