Пока Париж спал - [6]

– Откуда тысячи евреев были отправлены на смерть в Аушвиц?

– Я просто работал на железнодорожных путях.

Жан-Люк удерживает зрительный контакт, он не хочет быть первым, кто отведет взгляд.

– Чтобы поезда уходили по расписанию.

– Я просто выполнял свою работу.

Лицо Брэдли становится еще ярче и краснее.

– Просто выполняли свою работу? Это мы уже слышали. Но ведь вы были там, не так ли? Вы помогали им, пособничали?

– Нет!

– Дранси был транзитным лагерем, так ведь? И вы помогали им перевозить евреев в Аушвиц.

– Нет! Я хотел остановить их! Даже пытался вывести рельсы из строя. И попал в больницу из-за этого.

– Неужели? – произносит Брэдли с насмешкой.

– Это правда, клянусь.

Глава 4 Жан-Люк

Париж, 6 марта 1944 года

По прошествии четырех лет жизнь в оккупации стала для них привычной.

Кто-то адаптировался лучше, кто-то хуже, но Жан-Люк по-прежнему каждый день просыпался с неутихающим чувством тревоги. В то утро он с трудом выбрался из постели, чтобы отправиться на дежурство на станцию Сен-Лазар, но в этот раз начальник станции не выдал ему сумку с инструментами, как делал обычно. Вместо этого он многозначительно посмотрел на него.

– Сегодня ты должен отправиться в Бобиньи.

– Бобиньи? – повторил Жан-Люк.

– Да. – Начальник посмотрел ему в глаза. Они оба знали, что значило отправиться в Бобиньи.

– Я думал, эту станцию закрыли.

– Ее закрыли для пассажирских поездов, теперь она служит для других целей.

Начальник замолчал, давая Жан-Люку осмыслить услышанное.

– Это ведь рядом с транзитным лагерем Дранси? – Голос Жан-Люка задрожал, а сердце бешено застучало. Он пытался найти выход.

– Да, и рельсы нуждаются в ремонте. Нам приказали отправить туда шесть работников. – Он сделал паузу. – Не смей что-то выкинуть там. Теперь боши заправляют там всем. Постарайся не показывать им свою руку.

Жан-Люк работал на государственную железнодорожную компанию с тех пор, как ушел из школы шесть лет назад, когда ему было пятнадцать. Но, как и все остальное, теперь железная дорога принадлежала немцам. Он отвернулся и сунул свою изуродованную руку в карман. Он даже не задумывался об этом. То, что он родился только с большим и указательным пальцами на левой руке, никогда и ни в чем ему не мешало.

– Им такие штуки не по душе.

Взгляд его начальника смягчился.

– Ты работаешь так же хорошо, как и остальные, даже лучше, но бошам нравится, когда все… Ну, ты знаешь. Ты ведь не хочешь, чтобы они отправили тебя в один из трудовых лагерей.

Жан-Люк вытащил больную руку из кармана и сжал ее здоровой рукой, внезапно смутившись.

Его отец был хорошим другом начальника станции, и эта дружба помогла ему получить первую работу, несмотря на его дефект. Ему пришлось хорошенько потрудиться, чтобы доказать свою пригодность, но вскоре коллеги и начальство поняли, что это никак не влияет на его сноровку, он может крепко зажать что угодно между большим и указательным пальцами левой руки, а работать своей здоровой рукой.

– А мне… мне обязательно ехать?

Он спрятал руки обратно в карманы.

Начальник слегка приподнял бровь, затем отвернулся и ушел. Жан-Люку ничего не оставалось, как последовать за ним к армейскому грузовику. Они крепко пожали друг другу руки, и он залез в кузов. Там уже было пятеро мужчин, он кивнул им, но не произнес ни слова.

Пока они ехали по пустынным улицам, мужчины осматривали грузовик, пытаясь оценить друг друга, все с мрачными лицами. Жан-Люк подумал, что никто из них не испытывал особого желания работать так близко к печально известному лагерю. Туда отправили тысячи евреев, некоторых коммунистов и членов Сопротивления. Никто не знал, что случилось с ними потом, хотя были слухи. Ходило много слухов.

Они мчались по пустынным улицам Парижа, затем на северо-восток, в сторону Дранси; по пути им время от времени попадались другие военные машины. Жан-Люк наблюдал, как их водитель-француз здоровался с ними, когда они проезжали мимо. Коллаборационист! Он точно знал. Это была такая игра, в которую он играл сам с собой – угадать, кто сотрудничал с немцами, а кто нет. Хотя зачастую грань была размытой. У него были друзья, которые покупали вещи на черном рынке. Но кто владеет черным рынком? Обычно только у самих бошей и у тех, кто с ними сотрудничал, был доступ к определенным товарам. Это была серая зона, и он предпочитал брать предметы только тогда, когда точно знал, откуда они – будь то кролик или голубь, подстреленный другом, или овощи от знакомых с фермы.

Выбоина на дороге вернула его в настоящее. Жан-Люк посмотрел на остальных мужчин в грузовике, но встретил только пустые взгляды. Прошли времена открытой, непринужденной дружбы между коллегами. Прошли времена веселой болтовни молодых людей, только получивших новую работу. Мрачное молчание – вот все, что осталось.

Молчание. Это было что-то вроде оружия, единственное оружие в арсенале Жан-Люка. Он отказывался разговаривать с бошами, даже если они выглядели дружелюбно и вежливо спрашивали дорогу. Он просто игнорировал их. Еще он брал свой билет на метро и складывал его в форме буквы V, прежде чем бросить на землю в одном из туннелей. V означало Victoria – победа. Эти незначительные акты неповиновения – все, что ему оставалось, но они ничего не меняли. Он отчаянно хотел сделать что-то большее.