Пока Оно спит - [19]

Катрина двинулась вверх по Штрауса, толком не сознавая, куда и зачем. Эта улица была самой протяженной в Санлайте и пересекала его с севера на юг, к слову она была самой первой и старой улицей города. По всей ее длине располагались частные дома и коттеджи, и Катрина вспомнила мимолетно, что в самом начале этой улицы, на ее южном конце живет ее знакомая Эвелина. Минут пять она медленно шла в тишине, голос почему-то притих, но девушка чувствовала, что это ненадолго. Она чувствовала, что злость сменившая отчаяние подчинялась этому голосу, и боялась ее нарастания, понимая, что это может вылиться в плохие последствия.

— Я знаю, что в твоем кармане, — вновь жалобно заговорил голос, но вдруг резко сменил тон на грубый и язвительный: — Там фото, где ты с трупом, ахахахаха! Да, тогда труп был еще жив. А сейчас он настоящий труп, и поделом ему. Труп, да и труп, черви уже обглодали… Ахахахахахахаха!

Катрина вновь почувствовала удар крови в голову и желание закричать, но лишь на секунду, после чего злость и ненависть вспыхнули в ней с новой силой. Более того, девушка ощущала, что эта злость хочет перерасти в агрессию, и старалась противиться этому изо всех сил. Катрина ускорила шаг, стараясь ни о чем не думать и ни на что не обращать внимания, в то время как внутри нее все клокотало от ненависти. Девушка миновала перекресток с улицей Антона Чехова и продолжала идти быстрым шагом, не задаваясь вопросом, куда она держит путь. Голос молчал, но Катрина понимала что сейчас вместо того чтобы говорить, он нагнетает в ней злость. Такова была его нынешняя тактика. Катрину не на шутку тревожила нарастающая агрессия, она понимала, что будет не в силах с ней бороться, если вдруг голосу вздумается склонить ее к проявлению этой агрессии. Не видя другого способа, как этому помешать, Катрина впервые обратилась к голосу первой. Далось это решение ей через невероятное усилие и с четким последовавшим осознанием — «Я сумасшедшая. Я говорю с ничто.»

— Чем бы ты ни был — я найду способ избавиться от тебя. Я клянусь! — сказала девушка про себя, беззвучный тон ее был неуверенным и слабым.

— Я рад, что он сдох, потому что если б он не сдох, мы вряд ли бы с тобой сейчас говорили, — голос сделал вид, что пропустил последние слова девушки мимо внимания.

— Тебе доставляет удовольствие оскорблять моего мужа. Что он тебе сделал? — Катрина почувствовала, что попытка ее не увенчалась успехом. Злость в ней продолжала бушевать, усиливаясь с каждой новой фразой, оскорбляющей ее покойного супруга.

— Да много чести — тратить на него такое сильное чувство, как ненависть, — усмехнулся голос. — Дохлый тут вообще не при чем. Неужели ты этого не понимаешь? — голос повысил тон и стал говорить с новой интонацией нравоучения, что Катрину невероятно взбесило. — Ты бы не стала со мной говорить, ты бы не заметила меня. Дело в тебе. Ты бы не позволила мне быть с тобой, а не дохлый.

— Насколько я заметила, ты не особо интересуешься моим желанием пребывать в твоей компании, — с отвращением произнесла девушка.

— Если так, значит, ты просто очень невнимательна, — смиренно ответил голос и замолчал.

Пройдя еще шагов двадцать Катрина вдруг заметила того самого парня, который пятнадцать минут назад предложил ей помощь. Он доставал какую-то коробку с переднего сидения своей машины — зеленого Опеля, а заметив Катрину, слегка улыбнулся. Катрина не смогла ответить, потому что почувствовала, как вдруг эта злость внутри нее переходит в стремление разрушать, и достигает апогея. С невыразимым отвращением она почувствовала, что от всей души желает схватить камень и разнести к чертям лобовое стекло этого автомобиля. Желание было настолько сильным, что Катрина даже замедлила шаг, а отойдя от парня шагов десять, вдруг заметила отличный камень, идеально подходивший для этой затеи. Катрина представила, как она хватает этот камень и разбивает стекло, и ее захлестнуло чувство восторга. Чувство отвратительное и невероятно обольстительное, исходящее из глубины души, чувство торжества и восторга от вандализма. С невероятным усилием Катрина отвернулась от камня и продолжила медленно идти, изо всех сил стараясь противиться инстинкту разрушения.

— Хочешь, поклянусь тебе, что больше слова плохого не скажу о твоем муже, — голос заговорил невероятно убедительно, стальной оттенок его проявился с новой силой.

— Ты уже обещал это однажды, — Катрина ответила дрожащим шепотом и почувствовала, что именно голос попросит взамен.

— Нет, я обещаю в этот раз по-настоящему. Я больше слова не скажу про Пьера, — сила убеждения была невероятной.

— Да, я хочу… чтоб ты больше ни словом не упомянул его, — девушка была не в силах сопротивляться. Она поверила. И она услышала сигнал, означавший, что парень включил сигнализацию.

— Тогда сделай это.

Катрина почувствовала дикое возбуждение — возбуждение, когда понимаешь, что «можно». Понимаешь, что запрет снят, что моральные оковы сброшены и можно сделать то, что еще секунду назад казалось невозможным. Адреналин и восторг — отвратительный и низменный восторг; девушка понимала ужас происходящего, но отказывалась сопротивляться. Она развернулась, медленно подошла к камню и крепко сжала его в правой руке. Она видела, что парень несет большую коробку по дорожке к своему дому — маленькому одноэтажному, но очень опрятному. Он был от машины уже метрах в тридцати, Катрина в десяти шагах.