Пока не взошла луна - [47]

«Во имя Бога, Милостивого и Милосердного…» – кричало мое измученное сердце.

Салим

22

Салим слушал, как мадар-джан пересказывает слова доктора. Она сдерживалась, говорила короткими фразами и утешала себя тем, что после приема лекарства стало уже намного лучше. Но правда крылась в паузах между ее словами, в этой пустоте, которую Салим и Самира научились распознавать и которой они боялись. Самира встретилась глазами с братом. Она выглядела измученной всем тем, что чувствовала, но не высказывала.

Салим смотрел на младшего братика. Азиз мирно спал. Теперь он дышал спокойнее. Хакан тяжело вздохнул и покачал головой – Синем ему все рассказала. Салиму казалось, что на них смотрят с жалостью, и это его раздражало. Он каждый день обливался пóтом на грядках Полата не для того, чтобы его жалели. Ему хотелось убежать, чтобы не видеть доброжелательного выражения лица Хакана, не чувствовать его руку на своем плече.

Салим сидел на краю школьного футбольного поля, выдергивая из земли травинки. Судя по солнцу в небе, дети скоро должны были выйти из школы. Он ясно представлял себе, как они ерзают на стульях и считают минуты, с нетерпением ожидая, когда учитель отпустит их. Когда-то в прошлой жизни в далеких краях и он не мог дождаться момента, когда сможет затолкать карандаши и тетради в рюкзак и выбежать за дверь.

Но то было другое время и другой Салим. А теперь ему не хватало школы, друзей, одноклассников. Он скучал по обычной жизни. Здесь было еще больнее, чем в Кабуле, потому что здесь нормальная жизнь шла совсем рядом, оставаясь недоступной. Тоска и привела его сюда, на поросшее травой тенистое поле возле школы. Он проходил мимо школы каждый день по дороге к месту сбора и каждый раз думал о том, что мог бы жить иначе.

Сегодня Салим пришел на ферму раньше и, пробормотав полуправду о болезни брата, предупредил Полата, что уйти ему тоже придется пораньше. Фермер что-то проворчал в ответ, и Салим понял, что получит меньшую плату. Но у Полата мало кто работал, и Салим знал, что завтра его снова примут с удовольствием.

Если уж он не мог жить нормальной жизнью, то хотел посмотреть на нее. Всего несколько часов посидеть, опустив ступни в прохладную траву. Всего один вечер для себя, без надрывающей спину работы.

Салим пытался представить себе сердечко Азиза. Он слышал стук собственного сердца, иногда очень громкий. А еще однажды он видел цыплячьи сердца. Они с отцом пошли к мяснику покупать цыпленка – редкое лакомство к празднику Ид аль-Фитр, чтобы отметить долгий месяц поста. Отцу задерживали и без того небольшую зарплату, поэтому на еду и хозяйство приходилось тратить меньше.

Салим видел, как мясник вытер тряпкой запачканные кровью руки и подошел к отцу. Они перебросились шутками, а потом падар-джан спросил, можно ли посмотреть цыплят. Мясник поднял брови. Мальчик весь надулся от гордости. Семья Хайдари – это не какие-нибудь покупатели, которые пришли за дешевеньким кусочком мяса. Им нужно самое лучшее.

Пока мясник с отцом упорно торговались, Салим огляделся по сторонам, рассматривая мясо, выставленное на продажу. С крюка свисала освежеванная туша козла. Выложенные рядами куски мяса и лоснящиеся потроха влекли к себе и в то же время вызывали тошноту. Салим вспомнил, как потянул тогда отца за рукав.

– Падар-джан, что это? – прошептал он, не желая привлекать внимание мясника, но не в силах сдержать любопытство.

– Куриные сердца.

Падар-джан и мясник рассмеялись: приложив руку к груди, Салим слушал стук собственного сердца, не отводя взгляда от куриных сердечек величиной с абрикос, не больше.

Распахнулись двери школы, и ученики шумным потоком хлынули на улицу, протискиваясь в двери. Салим завидовал их тетрадям, школьным сумкам и беззаботности.

Мальчики его возраста, человек восемь-девять, пошли на поле. Когда они приблизились, Салим опустил глаза и уставился на часы. Он не хотел, чтобы все поняли, что он подглядывает. Вечером накануне часы остановились. Салим пытался их завести, но не думал, что у него получится. Это были инженерские часы: два каких-то непонятных циферблата, один внутри второго. Наверное, падар-джан сумел бы их починить. Салим продолжал возиться с часами, надеясь, что в один прекрасный момент они вдруг вернутся к жизни.

Один из мальчиков на футбольном поле, самый долговязый из всех, вытащил из сумки футбольный мяч. Ногам Салима отчаянно хотелось коснуться кожаной поверхности. Он не мог заставить себя подняться и уйти.

«Они меня вряд ли заметят», – убеждал он себя. Он повернулся так, чтобы сидеть к мальчикам боком. Те начали передавать друг другу мяч. Слышался их топот, когда они бегали по полю. Громкие голоса мальчишек разносились далеко – они явно обменивались какими-то едкими комментариями на непонятном Салиму сленге.

Потом они начали посматривать в его сторону и, чувствуя, что вторгся на чужую территорию, Салим заставил себя подняться. Он отряхнул одежду и уже собрался идти, как вдруг услышал крик и нехотя обернулся. Долговязый главарь что-то громко повторил. Не зная, что ответить, Салим пожал плечами.

– Я не говорю по-турецки.

– Не говоришь по-турецки? – Мальчик рассмеялся и перешел на английский. – Ты что любишь – играть в футбол или спать в траве?