Пока не взошла луна - [20]

– Господи, прошу тебя, жена, просто скажи, что случилось!

– Невероятно, просто невероятно! Такое нарочно не придумаешь! Сын аги Фируза возвращался с друзьями домой из кинотеатра. Знаете, говорили, что он учится на инженера, но Фатана сказала, что нигде он не учился после школы. И ту не окончил бы, если бы его отец не надавил как следует на некоторых людей.

Кокогуль смаковала каждое слово своей истории. Несмотря на трагичность ситуации, она не хотела упустить ни единой детали. Она рассказывала это впервые, как бы репетируя, и явно планировала еще не единожды повторить выступление.

– Что ж, возвращался он домой с друзьями, и тут они решили купить на базаре горошка. Что тут скажешь – мальчишки. Десяти шагов не могут пройти, не остановившись чего-то пожевать! Купили они себе гороха, пошли дальше, а сын аги Фируза вдруг начал чесаться – на руках у него выступили красные пятна. Они до угла не успели дойти, как ему стало еще хуже: он кашлял и шатался. Его друзья не могли понять, что с ним, и решили помочь ему дойти домой. Он тогда уже еле ноги переставлял. Они положили его на диван в гостиной. Его несчастная мать была дома. Стоило ей войти и увидеть сына, как она поняла, что произошло. В детстве его от грецких орехов обсыпало такими же красными пятнами. Она позвала его друзей, чтобы они помогли доставить его к врачу, но мальчики уже ушли. Фатана думает, что у них совесть была нечиста и они испугались проблем. Пока мать позвала слугу, пока они притащили его к врачу, он уже и дышать перестал! Скончался!

Кокогуль закрыла лицо руками, глубоко вздохнула и положила на стол ладони. Голос ее теперь звучал мрачно.

– Они просто вне себя от горя и неожиданности. Вот мы сейчас говорим обо всем этом, а они готовят ему похороны вместо свадьбы.

Падар-джан откинулся на спинку стула, чуть приоткрыв рот. Сестры сверлили меня взглядом. Я старалась сохранять лицо бесстрастным, не зная пока, что чувствую, и не желая выдавать свои мысли.

– Да простит ему Аллах его грехи! Потерять сына, юношу…

Падар-джан покачал головой. Он не отводил глаз от Кокогуль, взглянув на меня лишь раз, чтобы оценить мою реакцию.

– Вот беда! Беда! Мы как раз начали сближаться с этой семьей! Они казались такими славными людьми, солидными и явно более обеспеченными, чем большинство в Кабуле. У них есть еще один сын, но он уже женат! Теперь у нас нет шансов с ними породниться. – Кокогуль не могла скрыть, что именно огорчает ее по-настоящему.

Падар-джан посмотрел на нее и вздохнул. Он давным-давно принял Кокогуль такой, какая она есть, но день за днем продолжал надеяться, что она перестанет заставлять все крутиться вокруг себя.

Отец откашлялся и сказал:

– Завтра я разузнаю о джаназе – отдадим долг уважения этой семье при подготовке к похоронам. А сейчас давайте есть. Ферейба готовила для нас, и ее труд не должен пропасть. – Он задумался. – Нужно будет послать им еды.

– Еды? Они держат повара, который для них готовит. А нам тяжело даже эти рты прокормить!

– Мы пошлем им еду и отдадим дань уважения. Мы разделили с ними счастливые дни и не должны отдаляться теперь, когда у них горе, – медленно и твердо проговорил падар-джан, глядя на Кокогуль. Та сникла от его решительности.

Их семья оплакивала смерть сына, а мне стыдно было признать, что я испытывала облегчение, как будто с моей шеи сняли ярмо. Я спаслась от несчастья, но теперь меня угнетали тяжелые мысли.

За столом я сидела с каменным лицом, двигая челюстями, но не чувствуя вкуса еды.

Это все произошло не случайно.

Я не поднимала головы, боясь, что семья прочтет мои мысли и поймет, что я сделала. Я перестала быть невидимкой.

В саду, сложив руки, я обратила лицо к солнцу и начала молиться. Когда мой сосед окончил ту роковую молитву, я прошептала: «Аминь». Я отправила его слова к Аллаху, как будто имела право молиться с незнакомцем. Его слова, наши слова звучали у меня в голове: «Аллах, пожалуйста, яви милость моей соседке. Помоги ей избежать пути, который готовят для нее другие с этим сватовством. За последние недели она вздохнуть не могла свободно. Если это сватовство примут, станет лишь хуже».

Милость… Вздохнуть свободно…

«Молю, не позволяй, чтобы ей препятствовали в достижении целей».

Кокогуль, слишком взволнованная, чтобы есть, то и дело тяжело вздыхала, и я не знала, куда деваться. Сестры без конца переглядывались, им не терпелось поскорее оказаться подальше от мрачной тишины обеденного стола и как следует все обсудить, но так, чтобы не слышал отец.

Во мне постепенно поднималась волна тревоги. Вполне возможно, что я была причастна к смерти этого мальчика. И не просто причастна: вдруг именно я отвечала за то, что Бог забрал его жизнь?

Боясь подавиться, я тщательно пережевывала еду. Кто знает, чего захочется Аллаху.

Я размышляла о том, слышал ли эту новость мой сосед. От воспоминания о нем мои мысли приняли совсем другое направление. Теперь я думала о значении его слов. Зачем он послал их в небеса?

Я боролась с желанием выскочить из дома, убежать в сад и позвать его, чтобы он объяснил, что случилось.

Следовало подождать.

После смерти матери я жила с уверенностью, что вокруг меня кипит жизнь, а мое существование никак не влияет на мир. Но это, возможно, было не так.