Пока еще ярок свет… О моей жизни и утраченной родине - [11]

Ее бывший жених не вернулся в Саратов. Прошли годы. Тетя Женя была уже замужем, и у нее была дочка Алиса. В воскресенье она пошла с бабушкой в лютеранскую церковь и случайно села рядом со своим бывшим женихом. Когда тетя Женя узнала его, она побледнела как полотно. Бабушка говорила: «Она стала такой бледной, что я думала, она сейчас упадет в обморок. Бедняжка, она так любила его, бедная девочка. Ее жизнь была разрушена из-за глупого недоразумения. Поверьте мне, девочки, никогда не пишите писем мальчику, которого любите».

Из-за разбитой жизни своей дочери бабушка не любила Александра Бауэра и обвиняла его в том, что тетя Женя круглый год жила в сельской местности, вдали от города. Тетя Женя, казалось, хорошо приспособилась к сельской жизни, я думаю, ей было все равно.

Наше воспитание

Я начала ходить в детский сад при частной школе Кепке, лучшей в Петрограде. Мы очень любили свою учительницу, которую называли тетя Шура.

Я не знала, что меня записали под фамилией Аносова; на мой взгляд, официально я была Легран. Однажды тетя Шура сказала, раздавая нам маленькие детские книжки: «А это для девочки, которую зовут Нина Аносова». Я покраснела. Я думала, что нужно скрывать от всех, что меня зовут Аносова, и ответила: «Когда я была маленькой, меня звали Аносова, теперь мама снова вышла замуж, и моя фамилия Легран». «Твою маму зовут Легран, но ты, ты навсегда останешься Аносовой. Дети всегда носят имя своего отца», – сказала тетя Шура.

Почему мои родители хотели, чтобы меня звали Легран, а в школе сказали, что я – Аносова? Я не понимала.

Тетя Шура, заметив мое состояние, сказала мне, что она очень любит исконно русские фамилии и моя понравилась ей, потому что это очень древнее великорусское имя, почетное и известное.

Однажды, когда занятия в детском саду и в классе, где училась моя сестра, заканчивались в разное время, мне пришлось сидеть одной в классе и ждать, когда за нами придет гувернантка. Тетя Шура посадила меня за маленький низкий столик с играми и картинками и сказала, что оставляет меня одну, так как знает: я буду умницей. Спустя некоторое время пришли два школьника постарше и начали шумно играть, запрыгивая на столы, бегая по скамейкам и возясь. Преподаватель из класса этажом ниже пожаловался директору, и тетя Шура сделала мне строгий выговор, полагая, что это я так шумела. Я ничего не ответила. Я знала по своему опыту о невозможности спорить с взрослыми, потому что они всегда все понимают по-своему. В конце концов выяснилось, что я не виновата.

«Почему ты не сказала, что это не ты? – спросила тетя Шура. – Когда тебя обвиняют в том, чего ты не делала, нужно объясниться. Нужно защищаться, надо говорить, что ты думаешь». Она поговорила обо мне с родителями и сказала им: «Этот ребенок слишком послушный, она во всем уступает своим товарищам. Она совсем не умеет защищаться. Если она продолжит быть такой уязвимой, то будет безоружна перед жизнью».

Тетя Шура была очень хорошим педагогом, потому что никогда не упускала случая укрепить мою веру в себя.

Я была очень счастлива в школе Кепке. Я оставалась там только один год. Папины дела пошли хуже, и, так как это была очень дорогая школа, я туда больше не вернулась.

Не знаю, почему меня не отправили в другую школу и мама взялась сама учить меня читать, писать и считать. Этого было явно недостаточно, и я сильно отставала в занятиях.

Нас воспитывали очень строго. Я думаю, так было в большинстве семей Петрограда. Очень рано нам начали прививать «хорошие манеры». Помимо игр на открытом воздухе, никогда нельзя было бегать, никогда нельзя было громко говорить, кричать, проявлять несдержанность, нельзя было никого разглядывать или первыми начинать разговор со старшими, никогда нельзя было делать личные замечания. Не следовало проявлять ни восторга, ни недовольства.

Когда в гостиной были приглашенные, дети должны были появляться следующим образом: войти, держа обе руки соединенными на уровне талии, пройдя несколько шагов вперед, сделать реверанс, придерживая низ юбки обеими руками, и, если им не предлагали остаться, выйти в противоположную дверь, не поворачиваясь к гостям спиной, насколько это возможно.

Один или два раза в месяц у нас устраивали званый обед, на который не допускали детей. В тот день мы обедали с бабушкой на игровом столе в нашей комнате. Бабушка не любила большие приемы, она говорила, что тонкости этикета высшего общества утомляют ее и она слишком стара, чтобы затягиваться в корсет.

Папа считал, что никто не умел принимать гостей лучше мамы. Она хотела создать у них великолепное впечатление о ее доме. Все должно было быть идеально: цветы располагались так, что не привлекали излишнего внимания и вносили утонченную нотку, сервированный со вкусом стол, быстрое, сдержанное и стильное обслуживание, лучшие вина, уютная и гармоничная атмосфера, ослепительная хозяйка дома и ее дочери, словно сошедшие с картины великого живописца.

В 1912 году сестра Ксения в возрасте двенадцати лет была принята на пансион в Павловский институт благородных девиц, бывший под высочайшим покровительством вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и моя кузина Алиса присоединилась к ней в следующем году. Мы навещали Ксению каждое воскресенье. Стоимость обучения была не намного выше, чем в лицее, хотя институт был роскошный, как дворец: повсюду зеркала, хрустальные люстры, кованое железо, мрамор. И на стенах залов, которые служили гостиными, большие портреты царей и цариц династии Романовых.