Пока дышу, я твой - [14]

— Всей этой еды хватило бы на целую армию.

— Я голоден как волк, — довольно ухмыльнулся Доуэлл, и Соренза снова внутренне напряглась.

— Это хорошо, иначе мне одной не справиться и с третьей частью всей этой еды, не говоря уж о половине, — как можно спокойнее заметила молодая женщина.

Она бы ни за что не поверила, что Николас способен съесть такое количество еды, если бы не увидела это собственными глазами. Покончив с ужином в считанные минуты, он молча встал и, не дожидаясь ее просьбы, принес ей стакан воды и таблетку.

Соренза неохотно поблагодарила. Она вполне могла сделать это сама и не нуждалась ни в чьей опеке. И все-таки, как ни старалась она игнорировать это чувство, ей было приятно ощущать его заботу.

Николас уловил недовольство в ее голосе, но не подал виду.

— Помочь вам лечь в постель? — мягко предложил он.

Серые глаза на секунду встретились с серо-зелеными. Какое заманчивое предложение, с иронией подумала Соренза и заставила себя улыбнуться.

— Спасибо, я справлюсь сама.

— Сделать вам чашечку кофе перед тем, как я уйду?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, может, чаю? Вы любите чай.

— Благодарю вас, не надо.

Господи, когда же он наконец уйдет?

— А какао не хотите? Или молока?

Если только запустить им в тебя!

— Спасибо, я ничего не хочу.

— Вы можете меня поправить, если я не прав, но, по-моему, я у вас слишком долго задержался, — сказал Николас с легкой усмешкой.

В следующий момент он наклонился, взял руку молодой женщины и, перевернув ладонью вверху, прикоснулся к ней губами. Соренза затрепетала.

— Спокойной ночи, — прошептал Николас бархатным голосом и выпрямился, все еще держа ее за руку.

— Спокойной ночи, — эхом отозвалась она и вновь ощутила вкус того безумного поцелуя на своих губах, но в этот раз собрала всю волю в кулак и ничем не выдала обуревающей ее страсти, чем была очень горда. — Спасибо за все, что вы сделали для меня сегодня.

— Помогать девушкам в беде — мое призвание.

Николас Доуэлл повернулся и вышел из комнаты. Соренза слышала, как отворилась, а потом захлопнулась дверь.

4

Она не знала, чего ждать от Доуэлла после происшествия на стройплощадке, но явно не огромного букета бледно-розовых роз, доставленного на следующее утро с запиской из нескольких слов: «Выздоравливайте скорее. Н.». После этого она почти месяц ничего о нем не слышала.

Спустя неделю или чуть больше Соренза прыгала по квартире как теннисный мячик и, глядя на великолепный букет, напоминающий ей о Николасе, молила Бога о том, чтобы поскорее выйти на работу. Услышав телефонный звонок, она вся сжималась от напряжения и чувствовала, как сердце начинает биться где-то в горле.

К концу второй недели она уже начала сомневаться, правильно ли поняла его ухаживания и не были ли они всего лишь проявлением уважения к коллеге по бизнесу. К концу третьей ругала свое больное воображение, приписывая галантное поведение Доуэлла широте его безотказной натуры.

Николас определенно был одним из тех, кто, находясь рядом с женщиной, не мог не сделать ей комплимента или не пригласить в ресторан. Флирт у него в крови, это же ясно как белый день, читала себе очередную нотацию Соренза, выбрасывая увядший букет в мусорное ведро. А цветы были не чем иным, как знаком сочувствия. Следовательно, все получилось так, как она и хотела, разве нет?

В понедельник за Сорензой заехал Ирвин на «мерседесе» последней модели. С тех пор как она сломала ногу, он делал это каждое утро. Костыли, которые достала для нее Мэри, позволяли с горем пополам ковылять по дому и рабочему кабинету, но о том, чтобы протискиваться сквозь толпы прохожих на улицах Нового Орлеана, и думать было нечего. Впрочем, терпеть осталось совсем недолго, и эта мысль утешала Сорензу, когда она с трудом опускалась на сиденье автомобиля.

Знакомый врач Доуэлла, который осматривал ее в самый первый раз, переслал историю болезни в городскую клинику, и Соренза уже побывала там на приеме в прошлую пятницу. Ее заверили, что гипс снимут уже в ближайшую пятницу. Неужели нельзя побыстрее, раздраженно думала она, чувствуя, как чешется травмированная нога, и ерзая от этого на сиденье.

— У меня есть для тебя кое-что интересное, — сообщил Ирвин.

Устроив Сорензу поудобнее, он, перегнувшись, достал с заднего сиденья толстый глянцевый журнал месячной давности и бросил ей на колени.

— Рейчел это откопала, когда я упомянул Доуэлла.

— А что это?

Рейчел, жена Ирвина, была просто помешана на журналах и покупала их в огромных количествах, от изданий по садоводству до руководств по оформлению интерьеров и новинок высокой моды. Благодаря чему Ирвин даже выдумал слово «журналоголик».

— Открой загнутую страницу, — сказал он коротко.

Смешно, ужасно смешно, но, увидев фотографию Доуэлла в смокинге с пышной брюнеткой, виснущей на его плече, она почувствовала себя так, будто ее ударили кулаком в живот.

Пока Ирвин тактично молчал, Соренза с видом полного безразличия — каких трудов ей стоило притворяться! — разглядывала пять фотографий, на которых была изображена подготовка к свадьбе молодой пары из высшего общества Бостона. Николас, как сообщалось в статье под снимками, был близким другом жениха, а особа, которую он обнимал, подружкой невесты.