Поиски - [37]
Я никогда не подозревал, что такое можно пережить. Вероятно, какие-то элементы этого состояния я улавливал в наслаждении, которое приходило, когда я доставлял радость Одри; иногда я испытывал это в кругу друзей, в какие-то редкие минуты, когда, может быть дважды в моей жизни, я ощущал себя частицей некоего Целого, но таким полным это ощущение никогда не было.
С тех пор я никогда не испытывал ничего подобного. И этого момента я не забуду, пока я жив. Когда-то, когда я был еще молод, я издевался над мистиками, которые описывали опыт ощущения себя частью божества и единства всего сущего. Так вот, после того дня я больше не смеюсь над ними, потому что, хотя я истолковываю свое ощущение иначе, мне кажется, я понимаю, что они имели в виду.
Часть вторая. Любовь и друзья
Глава I. Нелегкая свобода
Месяца два-три после моего открытия я был загружен работой выше головы. Но теперь уже не было такого напряжения и я трудился с удовольствием. Я написал три доклада, завел долгую дискуссию в письмах с одним весьма педантичным американским ученым, каждое письмо которого начиналось одними и теми же словами: «Ссылаюсь на ваше недатированное письмо по поводу структуры…», переписывался с Люти относительно его результатов, выступал с лекциями в различных научных обществах в Кембридже и в «Алембик клаб» в Оксфорде, посетил нескольких профессоров, заинтересовавшихся моей работой со слов Макдональда, — это было деятельное, льстившее моему самолюбию и бездумное время. И, наконец, как вершина моего успеха, я был приглашен выступить с докладом в Королевском обществе.
Все мои предыдущие работы исчезали во мраке формулы «приняты, как прочитанные», и сейчас, когда я в необычайно нервном состоянии пересекал Барлингтон Ярд, мне почти хотелось, чтобы и с этой работой произошло то же самое. Когда я миновал тяжелые двери, оставив летний день за порогом, мне в нос ударил затхлый дух викторианской эпохи. И с тех пор, когда бы я ни услышал этот запах, в каком бы я ни был настроении, он всегда возвращал меня к тому состоянию нервозности, возбуждения и радости, которое я испытал в холле Барлингтон-хауза. Здесь была моя Мекка, мой Вестминстер и мой Рим, здесь собирались величайшие в мире ученые, сюда я приду, когда меня изберут членом Королевского общества — я смел надеяться, это произойдет в течение ближайших десяти лет. В среде своих друзей я мог хладнокровно заявлять: «Я должен стать членом Королевского общества в тридцать пять лет», но сейчас, входя в это помещение, я чувствовал себя таким юным и робким, что всякие мысли о блестящем будущем рассеялись как дым. Никогда, ни до, ни после этого, я не был так застенчив. Я подошел к столу и попросил чашку чаю, чувствуя, что готов под любым предлогом сбежать отсюда. Сбежать, вскочить в первый же автобус на Оувел и сидеть там в полной безвестности, не мечтая о борьбе и карьере.
Но тут ко мне подошел Остин и во всеуслышание заявил:
— Ваша работа получилась весьма удачной.
— Да, — сказал я.
— Я всегда думал, что она удастся, — сказал Остин, — с самого первого дня, как вы рассказали мне о ней. Это очень перспективное направление…
У меня стало легче на душе. Я начал узнавать кое-кого из присутствующих, по крайней мере двое были действительно знамениты, да и вообще гостиная была полна памятью великих людей — на дальней стене висел портрет Максвелла, неподалеку от него портрет Фарадея, но сейчас я ощущал у своего локтя успокаивающее присутствие Остина, который держался так же напыщенно и самоуверенно, как у себя дома. Гостиная, казалось, стала меньше, я вдруг заметил, что портреты заключены в тяжелые золоченые рамы. Потом я обратил внимание на группу старцев и стал гадать, кто бы это мог быть. Вошел Макдональд, разговаривая с ученым, которого я знал, и я почувствовал, что понемногу успокаиваюсь. «Очень мило со стороны этих стариков прийти на мой доклад», — подумал я.
Вскоре прозвучал звонок. Дверь в зал заседаний открылась, и президент общества прошел в зал. Еще несколько человек неторопливо последовали за ним. Я тоже направился туда. Старики, кончив пить чай, отправились домой.
Аудитория в зале выглядела весьма респектабельно, и, водворившись да кафедре, я немного пришел в себя, правда, первые фразы прозвучали несколько неуверенно, но потом я обнаружил, что говорю почти свободно. Еще раньше я убедился, что лучший способ овладеть вниманием ученой аудитории — это считать, что каждый из них не знает ничего, кроме своего собственного предмета. Я старался излагать свою работу возможно более просто и доступно, как если бы я обращался не к ученым мужам, а к их женам. В свое время я обнаружил, что именно так поступают лучшие научные комментаторы. Я решил последовать их примеру и был вознагражден. Даже эта аудитория в мрачном зале заседаний пробудилась от сонного состояния и кое-что поняла в моем сообщении. Мне задали ряд вопросов, и я выслушал несколько поздравлений. Сам президент держался дружелюбно и покровительственно. Когда я с облегчением вернулся на свое место и стал слушать следующий доклад, хотя ни одно слово до меня не доходило, мною овладело приятное чувство одержанной победы. Макдональд и кое-кто еще из моих знакомых подтвердили мне это, когда все выходили из зала. Гостиная уже казалась мне приветливой; мы болтали, стоя у дверей, а президент громко хохотал в нескольких шагах от нас.
