Поиски - [119]
Но что будет со мной, если я не пошлю это письмо? На это был только один ответ: я безвозвратно рвал с наукой. Для меня это был конец. С того момента, когда я перестал непосредственно работать в лаборатории, я всегда мысленно оставлял себе возможность возврата. Руководство работой Шериффа означало, что я всегда, в любое время могу вернуться. Если я не напишу, я лишу себя этой лазейки. Я раз и навсегда докажу, как мало значит для меня наука.
Третьего пути не было. Я мог бы придержать свое письмо до того момента, когда он будет избран, и потом припугнуть его, что, если он сам не признает свою ошибку, это сделаю я, но это был бы компромисс. Нет, он должен полностью насладиться успехом. Одри ничего не должна знать, ведь ей уже столько раз приходилось разочаровываться, я должен пощадить ее. И Рут не должна ничего знать, хотя мне будет тяжело, когда она увидит успех Шериффа и будет думать, что это мог бы быть мой успех.
Я долгое время сидел на берегу, в руках я держал письмо, которое я никогда не пошлю. Солнце садилось, и неожиданно глубоко в небе я увидел вечернюю звезду, точно так же, как в тот вечер, когда я мальчиком шел домой со своим отцом. Это было более двадцати лет назад, подумал я, та ночь, когда впервые во мне проснулась страсть к науке, и вот, пройдя через любопытство, удовлетворение, творческий экстаз, напряженную работу, успешную карьеру, поражение, новый подъем, частичный разрыв с наукой, я пришел вот к этому. Страсть погасла. Я зажег спичку и поднес ее к углу конверта, пламя в спокойном воздухе горело ровно, отливая золотом, легкий дымок вился кверху. Страсть ушла. Я отрекся от нее, и я никогда больше не испытаю ее.
Вот так, подумал я, после многих лет борьбы личное, человеческое взяло верх. Вероятно, оно всегда побеждает. Ярко, почти осязаемо, как приходят иногда воспоминания, я вспомнил то время, когда мы с отцом заканчивали мастерить наш телескоп, и как, чтобы утешить его, я притворился, что вижу чудеса, которых не было. Вероятно, это было мое первое предательство по отношению к науке, оно совпало с зарождением энтузиазма к знаниям, и, вероятно, теперь я должен был спасти Шериффа, повинуясь такому же инстинктивному движению души. Ну, ладно. Наконец-то я решился действовать, теперь я был один, отказавшись от ограниченной веры.
С тоской по ушедшему я вновь посмотрел на вечернюю звезду. Что бы человек ни сделал, через какие бы испытания он ни прошел, сердце предъявляет свои требования, от которых никогда нельзя уйти. Я никогда не забуду эти поражения и успехи, планы на будущее и дружбу, надежды и устремления. И все-таки сейчас я почувствовал, что рассеялся тот туман, который скрывал от меня будущее, я был свободен от всяких верований и предрассудков и в конце концов при мне осталась только честность перед самим собой, которую я постараюсь сохранить. В этой обнаженности была радость освобождения, спокойная, холодная радость, как будто после долгого ожидания раскрылось окно в душной комнате и человек вдохнул свежий воздух. Я радовался жизни, которая открывалась впереди.
Я отвернулся от звезд, сиявших над морем. С чувством глубокого удовлетворения я пошел к дому, окна которого светились в спокойных сумерках.
Сноу и наше время
«Поиски» — ранний роман Чарльза Сноу. Эта книга представляет значительный интерес и сама по себе, и как завязь будущего. Непосредственно за нею следует большая серия романов «Чужие и братья», которая развертывается во всю свою ширь уже после второй мировой войны и которая еще является «работой в движении».
Не случайно авторское предисловие к новому изданию 1958 года, в котором подвергалось сокращению все то, что «слишком уходило в сторону» от «нынешних представлений» автора, основное внимание уделяет именно вопросу о соотношении между этим романом, впервые опубликованным в 1934 году, и большой серией «Strangers and Brothers» — «Чужие и братья».
Мы еще вернемся к этому сопоставлению.
Роман «Поиски» написан в обычной для Чарльза Сноу манере повествования от первого лица. Но это не только история жизни Артура Майлза, рассказанная им самим, но и обстоятельная картина английской действительности. Сочетание автобиографической интонации (автобиографической не в прямом смысле — «Артур Майлз мало похож на меня», — предупреждает автор, — а лишь в том, что подчеркивается близость изображаемого к пережитому) с широким охватом изображения социальной жизни свойственно всему творчеству Сноу. Это сочетание определяет и художественную структуру «Поисков».
Время действия романа — двадцатые годы и самое начало тридцатых. Среда — интеллигенция, и прежде всего ученые-физики, от известных всему миру величин до молодежи, прокладывающей себе путь к вершинам науки.
«Нам повезло, что мы живем в такое замечательное время. Что мы оказались в гуще событий. Что мы входим в науку именно сейчас. Ведь наука переживает сейчас свой Ренессанс, свой Елизаветинский век, и мы родились как раз вовремя», — говорит один из таких молодых людей, Шерифф, с которым мы близко знакомимся, читая роман «Поиски».
Патетическая оценка состояния естественных и точных наук в период, когда развертывается действие романа, составляет своеобразную доминанту этого произведения.
