Поиски абсолюта - [32]

В конце февраля нотариус Пьеркен нанес удар, который должен был столкнуть в могилу женщину с ангельской, почти безгрешной душою, — как говорил аббат де Солис.

— Знаете, — сказал ей нотариус на ухо, улучив минуту, когда дочери не могли слышать их разговора, — господин Клаас поручил мне занять триста тысяч франков под залог его имущества, примите меры, чтобы не были разорены ваши дети.

Жозефина сложила руки и возвела глаза вверх, потом поблагодарила нотариуса любезным кивком головы и печальной улыбкой, растрогавшей его. Слова его были ударом кинжала, смертельным для Пепиты. В тот день она отдалась размышлениям, от которых переполнялось печалью ее сердце, она оказалась в положении путника, когда он, потеряв равновесие от толчка легкого камешка, падает в пропасть, по краю которой долго и смело шагал. Когда нотариус ушел, г-жа Клаас велела Маргарите подать письменные принадлежности, собралась с силами и стала писать завещание. Не раз она останавливалась и смотрела на дочь. Час признаний настал. С тех пор как заболела мать, Маргарита вела все хозяйство и настолько оправдывала надежды умирающей, что г-жа Клаас без отчаяния взирала на будущее, видя себя возрожденной в этом ангеле, любящем и сильном. Разумеется, обе женщины предчувствовали, какими скорбными мыслями придется им поделиться друг с другом, дочь смотрела на мать, едва только та посмотрит на нее, и у обеих на глаза навертывались слезы. Несколько раз, когда Жозефина отрывалась от бумаги, Маргарита произносила: «Мама?» — точно желая поговорить; потом останавливалась, будто ей нехватало дыхания, но мать, поглощенная предсмертными мыслями, не спрашивала, что значит этот вопрос. Наконец, г-жа Клаас стала запечатывать письмо; Маргарита, державшая перед ней свечу, скромно отошла, чтобы не видеть надписи.

— Можешь прочесть, дитя мое! — сказала мать душераздирающим голосом.

Маргарита увидала, что мать надписывает: «Дочери моей Маргарите».

— Когда отдохну, поговорим, — сказала г-жа Клаас, пряча письмо под подушку.

Потом голова ее упала, точно в этом последнем напряжении истощились ее силы, и несколько часов Жозефина спала. Когда она проснулась, обе дочери и оба сыра стояли на коленях у кровати и жарко молились. Это было в четверг. Габриэль и Жан только что пришли из коллежа, их привел Эммануил де Солис, уже шесть месяцев как назначенный учителем истории и философии.

— Милые дети, нужно нам проститься, — воскликнула она. — Вы-то меня не забываете, а тот, которого я…

Она не договорила.

— Эммануил, — сказала Маргарита, видя бледность матери, — пойдите скажите отцу, что маменьке стало хуже.

Молодой Солис поднялся по лестнице и, при посредстве Лемюлькинье, вызвал из лаборатории Валтасара, который на настоятельные просьбы молодого человека ответил:

— Сейчас приду.

— Друг мой, — сказала г-жа Клаас Эммануилу, когда тот вернулся, — уведите мальчиков и сходите за вашим дядей. Настало, кажется, время причаститься в последний раз, я хотела бы принять причастие из его рук.

Оставшись наедине с дочерьми, она сделала знак Маргарите, та поняла и отослала Фелицию.

— И мне нужно с вами поговорить, милая маменька, — сказала Маргарита, и, не думая, что матери так плохо, углубила рану, нанесенную Пьеркеном. — Уже десять дней нет денег на домашние расходы, да прислуге я задолжала жалованье за шесть месяцев. Хотела уже два раза попросить денег у отца, но не посмела. Вы не знаете! Ведь картины из галереи и все вина из погреба уже проданы.

— Ни слова об этом он мне не сказал, — воскликнула г-жа Клаас. — Боже мой! Вовремя призываешь ты меня к себе. Бедные дети, что с вами станется? Она вознесла горячую молитву, и глаза ее светились лаской и раскаянием. Маргарита, — продолжала она, вынимая письмо из-под подушки, — ты вскроешь его и прочтешь только в том случае, если после моей смерти вы очутитесь в полнейшей бедности, другими словами без куска хлеба. Милая Маргарита, люби отца, но не оставляй своими заботами и сестру с братьями. Через несколько дней — может быть, через несколько часов — ты станешь хозяйкой в доме! Будь бережлива. Если тебе придется пойти против воли отца, — а это может случиться: ведь он истратил большие суммы, работая над открытием, которое должно доставить ему огромную славу и богатство, и, вероятно, если ему понадобятся деньги, он у тебя попросит, — прояви тогда всю дочернюю нежность, сумей примирить нужды семьи, которую ты одна будешь опекать, с долгом перед отцом, великим человеком, который жертвует своим счастьем, своей жизнью ради прославления семьи; если он в чем и виноват, то лишь по видимости, намерения его всегда благородны, он такой необыкновенный человек, сердце его полно любви; вы снова увидите его добрым, нежным, вы-то увидите! Я должна была сказать все это тебе, Маргарита, на краю могилы. Если хочешь облегчить мне предсмертные страдания, обещай, дитя, занять мое место возле отца, не причинять ему огорчений; не упрекай его, не суди его! Словом, будь мягкой, снисходительной посредницей, пока он не завершит работу и не станет вновь во главе семьи.

— Понимаю, милая маменька, — сказала Маргарита, целуя воспаленные глаза умирающей, — все будет так, как вам угодно.