Поиск-90: Приключения. Фантастика - [33]
— Съездим, — предложил я Ханову.
Мы пересели в машину и уже через десять минут были у дома Мигалевой.
Стучаться пришлось довольно долго. Наконец Мигалева открыла ворота.
Мы прошли в дом.
— Что так рано? — хриплым со сна голосом спросила Мигалева. — Поспать не дадут… Случилось что-нибудь?
— Случилось, Авдотья Полиектовна, — ответил Ханов.
— Поликарповна… — поправила Мигалева.
— Пусть будет Поликарповна, — не стал спорить Ханов.
— Так мне что, одеваться? — спросила Мигалева.
— А вы как думаете?..
— За меня Господь Бог думает, — неопределенно ответила Мигалева. — А о моих мыслях печься не ваше дело!
— Тогда одевайтесь…
Ворча что-то себе под нос, Мигалева пошла в соседнюю комнату.
— Припрутся ни свет ни заря, — ворчала она из-за перегородки. — Поспать не дадут… Добрые-то люди еще сладкие сны видят…
— Вам привет от Круглова, — сказал я, прислушиваясь. Тяжело скрипнули пружины сетки кровати, что-то упало и покатилось по полу.
— Я арестована? — спросила Мигалева, появляясь в двери.
— Да. Вот санкция на ваш арест, — сказал Ханов.
Медленной, величавой походкой Мигалева прошла в угол, где висели иконы и теплилась лампада. Долго и сосредоточенно смотрела на чуть чадящий огонек.
— Блудника и разбойника кающася приял еси, Спасе: аз же един леностию греховною отягчихся и злым делом поработихся, — наконец произнесла она. — Душе моя грешная, сего ли восхотела еси?..
Даже не перекрестившись, Мигалева смачно плюнула на пальцы и придавила огонек лампады.
— Пошли! — резко сказала она. — Как говорится: хомо хомини люпус эст… Человек человеку волк…
Командировка закончилась. Но последняя страница дела так и осталась не перевернутой. Бриллианты, изумруды и сапфиры, отданные Кругловым своей жене на хранение, исчезли бесследно. Не мог внести ясности в этот вопрос и сам Круглов.
Многие утверждали, что это треп, бравада Локтева-Круглова, и драгоценных камней попросту не существует. Но мы были склонны думать иначе. Тогда мы не знали, насколько были правы, и уж совсем не подозревали о том, что пройдет не так много времени, и нам вновь придется столкнуться с этим делом, которое было условно названо нами «Бриллианты Кругловой».
Но это уже другая история…
ФАНТАСТИКА
Л. Бекетов
ГОРОД СКРЕЩЕНИЯ ПУТЕЙ
Рассказ
Каждый божий вечер, кроме Субботы и Воскресенья, нерабочих дней, путь Анатолия Васильевича Баранова с работы домой лежал через Город Скрещения Путей, и в ходе долгих лет Баранов притерпелся к необычному облику этого места и к необычности людей, в нем обитавших. Давно прошли те времена, когда он едва перебарывал желание зайти в красивую, авангардистски выстроенную синагогу, или в строгую мечеть, или в благолепную белокаменную церкву. Со спокойствием относился он и к желтым буддистам, и к наглухо закупоренным в капюшон людям секты дзэн, и даже без страха и холода в душе проходил мимо сатанистских храмов, окруженных страшными типами в заляпанных кровью плащах и с холодным оружием в руках. Только в последние годы службы, правда, он научился смело ходить мимо самого жуткого места Города Скрещения Путей: большого черного куба без всяких украшений — страшной резиденции секты АА — секты Агрессивных Атеистов. Он был одним из немногих, кто осмеливался проходить мимо здания АА (ибо ее избегали даже бесстрастные дзэн-буддисты и агрессивные мусульманские фанатики). И этой своей смелостью Баранов втайне гордился. Гордиться было чем, потому что именно она и послужила началу нашей истории.
В пятницу вечером Баранов, как обычно, потряхивая портфельчиком и почти не глядя по сторонам, шел по улицам Города Скрещения Путей. На краешке размалеванного по-всегдашнему лозунгами и символами тротуара сидели служители сект, давших обет нищенства. Баранов подал двадцать копеек знакомому йогу. Йог, улыбаясь, потряс нечесаной головой, радуясь привычному лицу. Поблагодарить словами Баранова он, к обоюдному их сожалению, не мог, потому что рот у него был зашит, — йог дал еще и обет молчания. Баранов тоже покивал ему головой и пошел дальше. Вдруг с гортанными воплями из подворотни выскочил субъект в деревянных башмаках, линялых джинсах и в хламиде, подскочил к Баранову и стал, подпрыгивая, совать ему в руки некие листки, отпечатанные на ксероксе. Баранов из вежливости взял. Тогда тип звонко, по-братски, расцеловал его в щеки и с уханьем пустился дальше по улице. «Новая секта», — подумал Баранов, выпуская из пальцев листки, содержащие очередное изложение некоей вселенской мудрости, и блаженно вздохнул этой привычной черте быта Города Скрещения Путей. Он любил Город именно за эту праздничную, радостную безалаберность, за то, что в толпе прохожих были самые разные и экзотические люди, но ни у одного не было угасших, серых глаз — все они светились пламенем веры во что-то, за то, что жизнь Города так не походила на одинаковые серые будни самого Баранова. Хоть он и не был искренне верующим (формально Баранов считался православным, но в церкви не бывал уже лет двадцать, со дня венчания) — проходя через Город Скрещения Путей каждый вечер, он заряжался энергией, благодушием и оптимизмом.
Баранов вступил в квартал западных церквей, строгий, красивый и чистый, — здесь не было грязных нищих, йогов, и вместо круглой, мягкой и бесформенной восточной архитектуры встали резкие, вытянутые вверх готические линии костелов и соборов. Не было больше мусора на тротуарах, и надписи на них стали все больше по-латыни и нравоучительного характера. И в душу Баранова вступила эта строгость линий и устремленность к небу, он благостно улыбнулся просветлению и вдруг нахмурился, ощутив во всеобщей чистоте и порядке некую диссонансную черту. Асфальт перед ним был забросан редко лежащими бумажками. Их шевелил и бросал ветер, а между ними ползали люди и пытались их собрать. В руках у них уже были изрядные пачки бумаги, и они подбирали все новые листы, но стоило ветру пошевелить и унести один из тех, что еще лежали, как они чуть ли не с плачем бросались за ним и гнались на коленях, пока ветер не поднимал его и не уносил совсем высоко, в небо. Один из листов ветер пригнал в руки Баранова. Тотчас же за ним на коленях приполз один из собирателей и со слезами на глазах стал молить:
