Поиск-90: Приключения. Фантастика - [2]

В коридоре стояли еще человек пять соседей. Заспанные и злые. Времени уже первый час ночи.

— Зачем подняли? — раздраженно спросила высокая худая женщина. — Рабочий день завтра. Прямо ни днем, ни ночью покоя нет!

— От кого? — я внимательно посмотрел на нее.

— От жильцов таких! — женщина кивком указала на дверь квартиры Кругловой. — Ну, куда я завтра с больной-то головой?.. Какой я работничек завтра?

— Мы вас долго не задержим, — сказал я. — Нам необходимо уточнить, кто из вас сегодня, то есть вчера, двадцать шестого, находился днем дома.

— Я был дома, — сказал Кузьмич. — Цельный день. Правда, отлучался часика на два… Ну… сами понимаете… подлечиться тоже надоть…

— Вот, вот! — перебила его высокая худая женщина. — Алкаши проклятые! И где только деньги берут?

— Случилось-то что? — спросила толстушка, стоявшая у самой двери.

— Убивство случилось, вот что! — брякнул вдруг Кузьмич, все ж таки разглядевший в полумраке комнаты труп Кругловой.

Женщина, вскрикнув, отшатнулась от двери.

— Кого убили-то? Зинку? — наконец опомнилась толстушка.

— Да. Был у нее кто-нибудь днем?

— К ней все Клавка бегает. Подружки они, — сообщила высокая худая женщина. — Одного поля ягоды… Через четыре дома отсюда живет. Я ее утром, часиков в восемь, видела. Может, чуть позже…

— Где вы ее видели?

— Во дворе и видела… Да вон и Шурка ее видела сегодня, — указала она на толстушку.

— Во сколько?

— Часов в девять, — ответила толстушка. — Я здесь в магазине неподалеку работаю. Мне баллон с газом должны были привезти. Ну, я и отпросилась. Только во двор вхожу, смотрю, Клавка из подъезда выходит. Сумочка в руке хозяйственная. И так, бочком, шасть мимо меня и покатенила в сторону магазина, аж снег клубится. Она здесь каждый божий день ошивается.

— А во сколько она назад вернулась?

— Не видела. Врать не буду. Знаю только, что в магазине она была. Нина Игнатьевна — продавец винного отдела — сказала, что Клавка у нее две бутылки водки и бутылку портвейна клянчила.

— Дала? — спросил я, внимательно глядя на Шурку. — Время-то раннее.

— Не знаю… — потупилась Шурка.

— Та-ак… — усмехнулся я. — В детство впадаем. Запоздалые угрызения совести.

— Дала, — ответила Шурка.

— Я пойду к Клавке, — сказал Колесов. — Приведу ее сюда.

Ровно в час ночи приехала опергруппа во главе с начальником уголовного розыска майором Кудряшовым. А еще через пять минут судмедэксперт Рогов сообщил:

— Убита ножом. Смерть наступила часов десять назад. Точнее скажу после вскрытия.

Мы спустились на первый этаж и с разрешения Кузьмича устроили в его квартире временный «командный» пункт. Впереди ждала бессонная ночь и первый нервный день работы по «горячим» следам.

— Ну, что, Михаил Кузьмич, побалакаем? — спросил Кудряшов, доставая из кармана ручку и записную книжку.

— Я завсегда… — с готовностью кивнул Кузьмич.

— Расскажите все, что вам известно о Кругловой, — несколько резковато попросил Кудряшов.

— Если все рассказывать, ночи не хватит, — горько усмехнулся Кузьмич. — Всяко было… О покойниках плохо не говорят. И я не скажу. Это бабы от злости да из зависти такого наговорят… А у меня злости-то никакой, жалость только. Жалел я ее… Да и попивать-то она стала года три назад, а потом и вообще спилась. Вишь, как скрутило ее… Тут и пошло-поехало… Подружка у нее появилась — Клавка эта. Она ведь моложе Кругловой, почитай, лет на двадцать пять. Смазливая. Таких мужики любят. Ну вот, Клавка, фамилия у нее Смолина, а кличут все больше Рыжая, и начала водить с подружками к Зинке мужиков. Пьянки, драки… Потом с самогонкой этой… В прошлом годе, кажись, было. И надо же бабе додуматься — брагу в стиральной машине варила! Пожалели. Не стали привлекать. Я ей скоко раз говорил: «Остепенись, Зинаида. Добром не кончишь». Да куда там… А накануне этого, — Кузьмич указал пальцем на потолок, — тихо стало. Дня за четыре. Никто не приходил. Только Рыжая и забегала.

— И кто же у нее собирался? — спросил я.

— Обычный контингент, — ввернул мудреное словечко Кузьмич. — Клавка, Васька Крюков… Все нашенские. Неподалеку тут живут. Со стороны никого.

— И большие компании собирались? — спросил Кудряшов.

— Когда как… Бывало и человек по десять.

— Вы, мне помнится, сказали, что дня за четыре «до этого» тихо стало. Что вы имели в виду?

— А-а… — махнул Кузьмич худой жилистой ладонью. — Обычное дело. Драка была. Милиция приезжала. Кажись, всех и забрали. Зинаида вечером, часов в десять, пришла ко мне. Говорит, обещали дело на нее завесть. Советовалась… Испугалась, видно.

— О чем советовалась?

— Да о жизни. Надоело, говорит, все. Уеду я. Или квартиру сменю. И то правда. Что мыкаться-то? Ревела… Да куда она поедет? Родных, видно, нет. Мужика тоже… Было бы куда, давно бы уехала. Житуха — она сложная вещь. С бухты-барахты не проживешь. Это пока молодые, ишшо кочевряжимся, а как одной ногой в могилу станешь, ох как внове жить начать охота! Да поздно уж…

«А Кузьмич-то — философ», — подумал я.

— Я, пожалуй, наверх подымусь, — сказал Ханов. — Может, что новенькое…

Кудряшов одобрительно кивнул.

Допрос Смолиной начали только в третьем часу ночи, через пятнадцать минут после отъезда опергруппы.