Похождения Вани Житного, или Волшебный мел - [7]

Василиса Гордеевна с Ваней оказались на том самом вокзале, где около девяти лет назад нашли мальчика, и даже уселись на ту самую лавку, где он был оставлен. Василиса Гордеевна покрыла грязноватую лавку газеткой — Ваня увидел на сгибе статью про себя — достала из котомки варёные яйца, кусок курицы, шаньги, термос с травяным чаем, и они стали есть–пить. Домашняя стряпня Ване очень понравилась — наворачивал за обе щёки.

— А это что такое? — несмело спросил он, указывая на шаньги, называть бабушку бабушкой он ещё не приноровился.

— Зови меня бабаня, — сказала Василиса Гордеевна. — А это — шаньги, ты что ж, шанег никогда не едал? Вот ведь — ровно только на свет народился, ничего‑то не знат!

Мимо прошёл милиционер — тоже, конечно, тот самый, только теперь он был не худой, как перст, а раздобревший так, что околыш фуражки врезался в лоб и, после того как голова обнажалась, на лбу оставался красный полукруг. Взгляды жующего мальчика и прохожего милиционера встретились, но каждый равнодушно отвернулся в свою сторону. Пришёл поезд, Ваня с бабушкой Василисой Гордеевной заняли в вагоне свои боковые места, и поезд помчался в глубину России.

Глава 3. Первый день дома

В промышленный город Чудов, где бабушка проживала, прибыли совсем уже в ночь, едва поспели на последний трамвай, в котором Ваня подрёмывал, вышли на ярко освещённом проспекте, а потом свернули в тёмную улочку с маленькими домишками, окна которых не светились.

Бабушка отперла ворота, поднялись по деревянной лестнице в сени, оттуда в маленькую холодную комнатушку с лавками и столом возле оконца.

— Изба‑то выстыла, — сказала бабушка, — сколь времени провожжалась с тобой. Полезай–ко на полати — там твоё место.

Ваня взглянул на печку, занимавшую чуть не всю избу, под потолком, вроде третьей полки в вагоне, был устроен дощатый навес.

— Какие полати? — не понял Ваня.

— Вон полати, — кивнула Василиса Гордеевна на навес.

— А… я не упаду? — засомневался мальчик.

— Упадёшь — туда тебе и дорога! — отрезала бабушка. Принесла подушку с одеялом, сунула Ване, и он, делать нечего, полез на печку, а с неё перебрался на верхотуру и, свернувшись калачиком, мгновенно уснул.

Утром Ваня первым делом треснулся головой об нависавший низко потолок, перегнувшись, посмотрел на пол, видневшийся в широкую прореху между полатями и печкой: сверзишься — костей не соберёшь, это точно. Перелез на печку — и был приятно поражён идущим от неё теплом. Здесь было углубление, где лежали ситцевые мешки и мешочки с неизвестным содержимым, Ваня развязал один — и обнаружил семечки, другой — какие‑то сушёные ягоды, попробовал — малина! Третий был мягкий — с травой, что ли. А четвёртый…

— Эй, Ваня, — крикнула бабушка, — сбегай–ко за дровами, я уж давным–давно встала, сколь работы переработала, а ты всё дрыхнешь! — Ваня слез с печи и заглянул вперёд, в кухоньку, тут возле огромного печного зева, откуда тянуло съестным духом, стояла с ухватом в одной руке и заслонкой в другой Василиса Гордеевна: — Да умойся сначала‑то.

Ваня обнаружил в передней комнатушке рукомойник, вода из него бежала, если снизу как следует наподдать ладошкой, помазал глаза водичкой — которая тут же и кончилась. Оказалось, что за водой надо идти на колодец.

— Вёдра на лавке, — крикнула бабушка.

Ваня стянул с вешалки телогрейку, набросил на пижаму — и выбежал на улицу. Лестница вела на дощатый тротуар, который заканчивался у ворот. Ваня поднял задвижку и, выйдя за ворота, налетел на корявый ствол могучего дуба, росшего, почти у самого выхода, корни дыбились и лезли под ворота, во двор, чёрные сучья с едва проклюнувшейся зеленью уходили куда‑то под небеса, дерево пришлось обходить. «Растёт тут — на самой дороге!» — проворчал Ваня, и вдруг дуб тяжко зашумел, закачал вершиной, ветки, веточки и ветвищи стали хлестать и хлопать друг о дружку, порыв холодного ветра — остаточного зимнего — слетел откуда‑то на Ваню и едва не вырвал ведро из рук. Ваня удержался на ногах и ведро удержал. Колодец оказался в двух шагах. Мальчик заглянул в него — и увидел далеко внизу самого себя, от головы во все стороны лучами расходились чёрные сучья… «Это дуб отражается», — понял Ваня. Прицепил ведро, взялся за ручку и стал осторожно раскручивать ворот… Но железная загогулина вырвалась из Ваниных рук — и грозно — не подходи, зашибу! — завертелась.

Ведро ахнуло вниз, прямо в Ванин нос, от которого пошли волны. Вода зачерпнулась — теперь тащить ведро было тяжеленько. Ваня, упираясь в землю, изо всех сил налегал на ворот. Весь облился — но отцепил ведро и поставил у колодезного сруба. Стал отдыхиваться и глядеть по сторонам: по всей улице стояли избы с наличниками на окнах, с высокими дощатыми воротами, дорога между домами тянулась не асфальтированная, грязная, с двух сторон обсаженная деревьями, только не дубом, как возле их ворот — липой да осиной. Ваня взялся за дужку, поднял тяжеленное ведро — тут ворота открылись, и со двора вышла бабушка, он думал, на подмогу ему, но Василиса Гордеевна к ведру не притронулась, она с поднятой головой остановилась у дуба и вдруг… взяла и поклонилась дереву в пояс: