Похождения Вани Житного, или Волшебный мел - [115]

И вот, что бы там ни было написано на камне, но прямо‑то ведь некуда — широкий еловый ствол преграждает путь!

— А ты прямо, что ль, хочешь идти, хозяин? — спрашивает Шишок. — И всё потерять?!

Ваня машет на него рукой, дескать, отстань. У него было такое чувство, что он и так уже всё потерял… И терять ему больше нечего… Мальчик коленками стал на камень, лицом к еловому стволу, и вдруг из горла сами собой полились слова:

— На море на окияне, на острове на Буяне лежит бел–горюч камень алатырь. На том камне сидят три девицы, все они сестрицы. Перва иголку держит, втора ниточку продевает, а третья сестрица кровавую рану зашивает, — говорил он не свои слова и не своим голосом, а чьим же? — Заря–заряница, младшая сестрица, сними с моего сердца горе горючее, тоску тоскучую, с белых костей, с жёлтых мозгов, из жил, из суставов, с горячей крови. Отнеси их за пустые леса, за быстрые реки, за высокие горы, куда люди не ходят и птицы не летают. — И вдруг понял Ваня, чьи слова выходят из его рта, чьим голосом он говорит — скрипучим голосом бабушки Василисы Гордеевны… — Камень, камень! За камнем семьдесят семь жил, семьдесят семь костей. Встану на камень — кровь за камень!

Ваня и вправду поднялся во весь рост — и по прежнему перед глазами был корявый еловый ствол и мохнатые ветки. И вдруг какой‑то коридор протянулся внутрь ствола, до боли знакомый коридор… Ваня глаза выпучил, обернулся к друзьям, ткнул пальцем в сторону освещённого коридора, призывая их в свидетели чуда. Шишок поймался тут за полу его пальтишки — а Ваню какая‑то неведомая сила втягивала внутрь коридора… Он замахал руками, пытаясь остаться на этой стороне, пытаясь сохранить равновесие, Шишок, вцепившись в пальто, тянул его к себе, орал: «Хозяин, держись!» — но и Шишок был тут бессилен. Втащило Ваню в коридор — он бросил последний взгляд назад и увидел заснеженный лес вдали, и близко Шишка в Цмоковом полушубке, с медалью «За отвагу», прицепленной на пузе, в полосатых пижамных штанах, на лице опять застыло то же идиотское выражение, как тогда, под стенами Белого дома. Домовик стоит с раскрытым ртом и крепко прижимает к груди тряпицу — кусок Ваниного пальтишки. Петух, выглядывая из‑за его плеча, хлопает огненными крыльями и кукарекает — видать, пришло его время… И вдруг — всё пропало: глухая стена позади.

Ваня бросился к стене, — обычная обшарпанная стена, крашенная буро–зелёной краской, вверху плакат: «Берегись энцефалитного клеща!», — застучал кулаками… Нет, не пробить эту стену, не раздвинуть, не войти… Да что же это! Да где это он?! Ваня оборачивается зажмуренным лицом и, приоткрывая глаза, видит, как, вынырнув из‑за угла, идёт по коридору, утыканному дверями, Нюра… Одна из дверей распахивается — из шестой палаты выходит медсестра с капельницей наперевес. Вот Нюра и медсестра встретились… Вот разминулись — медсестра пошла в ординаторскую… Нюра идёт к нему, улыбается… Подошла, спросила: «А чего одетый ходишь? И без тапочек… Грязищи‑то нанёс… Давай–ко живо!..» Ваня глянул мельком в окно — снега не было, почему‑то ему казалось, что должен быть снег… Деревья стояли чёрные, без листьев… Ваня спросил у ней потихоньку: «Нюра, а сейчас осень или, может, весна?» Та только головой покачала: «Эх, Ваня, Ваня, учишься ты, учишься, а толку… Какая же щас весна — октябрь–месяц на дворе…» — «Октябрь и есть! — обрадовался Ваня. — А где я был‑то, Нюра?» — «А где ж тебе быть? В школе был… А после, небось, носился где‑то… Ничё — тоже надо. А то сидишь и сидишь со сказочками своими… Ещё зачитаешься!.. У нас в деревне был один такой‑то, тоже всё читал, читал, а после взял и застрелился». — «Не повесился?» — спросил почему‑то Ваня. «Не–е, отец у его охотник был, у них ружьё на стенке висело». — «А я слышал, как стреляли», — сказал Ваня, силясь вспомнить, где он мог слышать стрельбу. — «Да все слышали, — согласилась Нюра, — в телевизоре» — «А разве починили его?!» — воскликнул Ваня. «А то!.. Не помнишь, что ли… В сентябре ещё…». Ваня схватился за голову: ничего этого он не помнил… Ни про школу, ни про телевизор. Было что‑то совсем–совсем другое…

Ванины ноги сами понесли его в бокс… А Нюра, вслед ему обернувшись, подбежала, заохала: «Пальто‑то, пальто! Смотри–ко чё — всю фалду ведь где‑то оборвал… Собаки, что ли, тя драли?»

Ваня, прихватив сзади пальто, увидел большущую прореху… Где же это он, правда, так пальто‑то порвал?.. Вошёл в свой бокс, сбросил с плеч школьный рюкзак — и увидел, что это не рюкзачок совсем, какая‑то котомка… И лежат в котомке не учебники… Ваня достал фонарик, щёлкнул — работает, компас — здорово! Милицейскую каску — вот тебе и на! вытащил тубус, открыл — там старые карты… Где по–немецки написано, где древней русской азбукой… Вот ведь! Круглую коробочку достал, а внутри — старое–престарое печенье, есть нельзя, одна плесень, небрежно отбросил. Последней вынул Ваня из котомки сосновую ветку без шишек — понюхал, хорошо как пахнет! Медсестра дверь приоткрыла, попросила лекарства разнести по палатам. Ваня быстро сунул свои сокровища в тумбочку. Надо будет на досуге внимательно всё рассмотреть…