Похождения скверной девчонки - [95]

В этот миг я, кажется, потерял сознание или провалился в сон, во всяком случае, услышав последние слова, успел заметить, как меня оставляют силы и все вокруг начинает кружиться. Проснулся я много часов спустя в темной комнате и почувствовал рядом ее мягкое тело. Мы лежали, зарывшись в простыни и одеяла, и я увидел сквозь окно в потолке мерцание неведомой звезды. Вероятно, дождь прекратился совсем недавно — стекла уже не были запотевшими. Скверная девчонка буквально прилипла ко мне, ноги ее переплелись с моими, губы уткнулись в мою шею. Я услышал стук ее сердца: оно чинно билось во мне. Гнев улетучился, и я искренне раскаивался и в том, что ударил ее, и в том, что потом, уже в постели, причинил боль. Нежно поцеловав и стараясь не разбудить, я беззвучно прошептал ей на ухо: «Я люблю, люблю, люблю тебя». Но она не спала. Поэтому еще теснее прижалась ко мне, коснулась губами моих губ, и пока говорила, язык ее бился о мой язык.

— Запомни: спокойной жизни со мной не будет. Потому что я не хочу надоесть тебе, стать чем-то привычным. Мы с тобой и вправду поженимся — только чтобы уладить проблему с бумагами, но я никогда не буду твоей женой. Я хочу всегда оставаться твоей любовницей, твоей собачкой, твоей шлюхой. Как нынче ночью. Только так ты всегда будешь сходить по мне с ума.

Говоря все это, она не переставала целовать меня, словно пыталась вся целиком раствориться во мне.

VI. Архимед, строитель волноломов

— Волноломы — самая большая загадка в инженерном деле! — воскликнул Альберто Ламиель, разводя руками. — Да, дядя Рикардо, наука и техника сумели разрешить все загадки Вселенной, кроме одной. Неужели ты никогда об этом не слышал?

Альберто, весьма преуспевающий молодой человек, инженер, окончивший МТИ,[103] гордость семейства Ламиель, называл меня «дядей», хотя никаким дядей я ему не был, потому что он был племянником Атаульфо совсем по другой линии. Так вот, с первой минуты знакомства Альберто вызвал у меня стойкую неприязнь, потому что слишком много говорил, да к тому же с невыносимым пафосом. Но неприязнь, как ни странно, не стала взаимной, наоборот, он сразу же принялся осыпать меня знаками внимания и всячески выказывать свое уважение — настолько же пылкое и искреннее, насколько необъяснимое. Какой интерес мог представлять для молодого блестящего инженера, который строит здания по всей Лиме — в восьмидесятые годы город начал стремительно разрастаться, — скромный переводчик, давным-давно покинувший родину, а теперь глядевший на все с оторопью и ностальгическим любопытством? Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, но Альберто тратил на меня бездну своего драгоценного времени. Возил смотреть новые районы — Лас-Касуаринас, Ла-Планисие, Чакарилья, Ла-Ринконада, Вилья, а также курортные городки, которые как грибы вырастали на южном побережье. Показывал виллы, окруженные парками с прудами и бассейнами, какие можно увидеть только в голливудских фильмах. Однажды я признался ему, что в детстве никому так не завидовал, как тем своим друзьям из Мирафлореса, что состояли членами клуба «Регаты», ведь сам я либо проскальзывал туда тайком, либо заплывал на заветную территорию по морю — с маленького пляжа, граничившего с Пескадоресом. Поэтому Альберто и пригласил меня пообедать в этом старинном заведении. Клуб, по его словам, не отставал от времени: там имелись теннисные корты, олимпийский и теплый бассейны, а также два новых пляжа, отвоеванных у моря благодаря паре длинных волноломов. В ресторане «Альфреско» в «Регатах», как и обещал инженер, нам подали изумительный рис с креветками и холодное пиво. В тот ноябрьский полдень стояла серая, пасмурная погода — зима никак не желала уходить, и скалистые уступы Барранко и Мирафлореса, наполовину затянутые туманом, вызывали со дна моей памяти много разных образов. Его слова про волноломы вернули меня к действительности.

— Серьезно? — спросил я, почувствовав укол любопытства. — Мне кажется, ты преувеличиваешь, Альберто.

— Да я и сам не слишком в это верил, дядя Рикардо. Но теперь готов биться об заклад: дело обстоит именно так.

Он был высоким, спортивного сложения, с короткой стрижкой, похож на гринго, излучал хорошее настроение и оптимизм. Каждый день в шесть утра он приходил в «Регаты» играть в бейсбол. И постоянно вставлял в свою речь английские слова. В Бостоне его ждала невеста — они собирались пожениться через несколько месяцев, как только она получит диплом инженера-химика. Блестяще закончив МТИ, он отказался от нескольких заманчивых предложений в Соединенных Штатах ради того, чтобы вернуться в Перу — «строить родину», ведь, если все лучшие перуанцы уедут за границу, то «кто же поможет нашей стране сделать рывок»? Своими патриотическими речами он ставил меня в двусмысленное положение, чего сам словно бы не замечал. Альберто Ламиель был, наверное, единственным человеком в своем кругу, кто с такой уверенностью рассуждал о светлом будущем Перу. Шел к концу 1984 год, и второму правительству Фернандо Белаунде Терри оставалось пробыть у власти всего несколько месяцев. Бешеная инфляция, теракты «Сендеро луминосо», внезапные отключения электричества, похищения людей и перспектива того, что в следующем году выборы выиграет АПРА и Алан Гарсиа, — все это больно ударило по среднему классу, люди уже не знали, что их ждет завтра, и в будущее смотрели с явным пессимизмом. Но Альберто, казалось, ничто не может выбить из колеи. Он возил с собой в пикапе заряженный пистолет на случай нападения, и при этом юное лицо неизменно светилось улыбкой. Его отнюдь не пугала возможность прихода к власти Алана Гарсиа. Он сходил на встречу молодых предпринимателей с кандидатом-апристом и решил, что это человек «довольно прагматичный, без всякой идеологии».