Похождения робота - [13]

— Замолчи!

— Замолчать я могу! Хотя думаю, что тебя самого не возьмут. Там нужен человек крепкий, мужественный — сибиряки, одним словом! А ты прошлый раз, когда на капусту посылали, запыхался весь, посинел. Вот у меня, между прочим, значок ГТО есть, значит, у меня шансов…

— Ты отстанешь или нет?

— Отстану-отстану, не кипятись. Вот видишь, и выдержки у тебя нет, хладнокровия. Я, например, ничуть не волнуюсь, хоть меня и не берешь. Пожалуй, я сам с тобой не пойду, мало ли что?

— Ты замолчишь, гад?

— Не давай волю рукам, не давай! Пусти! Галстук вон помял. Рукоприкладством тут не поможешь! Остынь! Нервишки слабые! Даже удивительно, чего ты в разведку захотел?.. Что с тобой? На, выпей водички. Валидолу, может?

— Уй-ди!

— Слабак ты. Где уж тебе в разведку! Нет, такого я ни за что бы не взял!

ХАМЕЛЕОН

Почти по А. Чехову

Через двор идет председатель домового товарищеского суда Очумелов в новом болоньевом плаще, доставшемся от внука, и с папкой в руках. За ним шагает рыжий активист с футбольным мячом, конфискованным у мальчишек.

Открытые по случаю жары окна многоэтажных корпусов глядят уныло, и только из одного вырывается истошный вопль запущенного на всю мощность магнитофона: «Остановите музыку!»

Под окном толпится народ.

В центре толпы стоит человек в полосатых пижамных штанах и фетровой шляпе, подняв вверх правую руку.

В этом человеке Очумелов узнает бывшего зав. кадрами Хрюкина.

— По какому случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезаясь в толпу.

— Да вот вышел я на скамеечку кислородом подышать, — начинает Хрюкин, брызгая слюной. — Врачи рекомендуют для общего омоложения организма. А этот подлец ревет, аж уши лопаются! Я человек, тридцать лет проработавший!.. Если каждый будет у меня под ухом такой шум устраивать, то лучше не жить на свете!

— Гм!.. Хорошо… — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. — Чье это окно?

— Это, кажись, художника. Косматый такой.

— А, знаю! — обрадовался Очумелов. — Который каждое утро вокруг квартала бегает в синих обтянутых штанах? Я этого так не оставлю, я ему покажу кузькину мать! Пора обратить внимание на подонков, не желающих подчиняться постановлениям! Как выселят его, мерзавца, по статье «за невозможностью совместного проживания», узнает он от меня, что значит «Остановите музыку!» и прочая порнография! Я ему покажу синие штаны! Давно добираюсь! Я уже наводил справки об выселении его как тунеядца. А там говорят: член творческого союза, работает дома… Порядки, а? А он вон что творит!

— Небось, навел полну квартиру разных голых натурщиц, — завистливо вздохнул какой-то пенсионер, провожая пристальным взглядом идущую через двор девицу в джинсовом костюме, туго облегающем ее пышную фигуру.

— Елдырин! — обращается председатель товарищеского суда к рыжему активисту. — Немедленно составляй заявление, обойди квартиры и собери побольше подписей!

— Да это не у художника, а у самой товарища Жигаловой! — говорит кто-то из толпы.

— Товарища Жигаловой?! Гм… Помоги-ка, Елдырин, снять плащ. Ужас, как жарко. Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю, чем тебе музыка помешала? — обращается Очумелов к Хрюкину. — По закону до одиннадцати вечера каждый гражданин имеет право играть на любом музыкальном инструменте, в том числе — на магнитофоне. Ты, должно быть, поругался с женой, а теперь ищешь, на ком зло сорвать. Известный народ! Знаю вас, склочников! Только бы анонимки писать да кляузы разводить!

— Нет, это не у Жигаловой! — глубокомысленно замечает рыжий общественник. — Будет она «Остановите музыку!» заводить, ей авторитет не позволит.

— Это ты верно знаешь?

— Верно!

— Я и сам знаю! У товарища Жигаловой, надо полагать, все записи — классические: Чайковский, Шульженко, Шопенгауэр там. А это черт знает что! Абстракционизм какой-то, подлость одна! Ты, Елдырин, дела этого не откладывай. Нужно проучить! А то напялит синие штаны…

— А может, и у Жигаловой, — думает вслух активист. — Недавно видел, ей вроде бы какие-то пластинки на дом несли из «Мелодии».

— Конечно, у Жигаловой, — говорит голос из толпы.

— Гм.. Помоги-ка, брат Елдырин, надеть плащ. Что-то ветром подуло. Знобит. А вы, граждане, расходитесь. Нечего под чужими окнами толпиться, совесть надо иметь! У товарища Жигаловой, может, юбилей какой отмечается, а вы тут таращитесь, ушами хлопаете, как на сельской свадьбе!

— Вон домработница жигаловская идет, ее спросим! Эй, Прохоровна! Поди-ка, милая, сюда!.. Это твоя хозяйка музыку заводит?

— Выдумал! Она отродясь никакой музыки терпеть не может!

— И спрашивать тут долго нечего, — говорит Очумелов. — Художник нарушает! Что тут долго разговаривать! Выселить и — все! Оргии тут, понимаешь, развел!

— Это не она, — продолжает Прохоровна. — Это сынок ее, что намедни приехал. Какой день колобродит — в честь, значит, своего прибытия вновь под родительский кров. Не поспеваю за бутылками бегать. Навел дружков, девок. Того гляди — нижний потолок обрушат! Страсть!

— Значит, сынок ихний приехали! Валера? — спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. — Ишь ты, а я и не знал! Погостить приехали?

— Приедешь, ежели из третьего института по шее вежливо сопроводили, — хмуро отвечает Прохоровна.