Похождения молодого графа Потовского - [5]

Я схватил Люцилу около пояса, взял ее руку и стал ласкать милую теми робкими ласками, которые любовь, кажется, крадет у стыдливости. Люцила сделала легкое усилие, чтобы освободиться, я противопоставить нужное сопротивление.

Мои с нежностью остановившееся на ней глаза встретились с ее глазами, и наши взоры слились в тихом томлении, которое я принял за нежное признание.

Мое сердце упивалось сладостной истомой; когда внезапное возбуждение овладело моими чувствами, глаза мои загорелись и пожирали ее прелести.

Затем, уступая вдруг любовному восторгу, я покрыл ее лицо поцелуями, я приложил губы к ее прекрасной груди, я дерзнул вопреки ее воле приблизить ищущую руку...

Рассерженная Люцила поставила предел моей смелости и покинула меня с негодующим видом. Мгновенно, как под влиянием чар, опомнившись от моего безумия, я бросился за ней, прося прощения; она не удостоила меня выслушать.

Охваченный глубокою горестью, я шагал в молчании рядом с нею, опустив голову и не осмеливаясь поднять глаз.

Пред тем, как присоединиться к обществу, я старался принять прежний веселый вид, чтобы не дать пищи подозрениям; но не мог: смех мой был деланным, в сердце была смерть, и я постоянно обращал взоры к Люциле, которая украдкой бросила мне несколько взглядов.

Остаток дня прошел в играх, но я не принял в них никакого участия; все меня тяготило; я с неудовольствием смотрел, как забавляются другие, и вздыхал только по минуте отъезда.

Она настала наконец, эта желанная минута.

Лодка отчалила и режет волну. Уже берег убегал далеко от нас, и мы начали терять из виду очаровавшую нас утром ликующую картину, когда внезапно поднялся свежий ветер; вскоре поверхность вод покрывается рябью, паруса надуваются, ветры срываются, и наша хрупкая ладья отдана на произвол волн.

Гребцы удвоили старание, чтобы достичь гавани, но тщетно. Ярость ветров усилилась, и мы отнесены в противную сторону, к подводным камням.

Мы видели, как валы разбивались о скалы, покрывая своею бессильною, тщеславною пеною их неподвижный громады.

Мы были уже близки к гибели, когда течение вынесло нас на простор; но мы избегли одной опасности, чтобы, как оказалось, подвергнуться другой: волны подымались на чудовищную высоту и, казалось, хотели сомкнуться над нами.

Однако после упорной борьбы с ветрами и волнами, мы попали в маленькую бухту.

Небо было покрыто темными облаками; молнии зажигались в их недрах и, извиваясь, спускались в соседний лес.

Подавленность и смятенье усиливались между нами. Устрашенные женщины искали, где спрятаться. Люцила, бледная, онемевшая, трепещущая, ищет убежища в моих объятиях и покоится в сладостном забытье на моей груди.

Признаться ли тебе, Панин! — очарованный тем, что чувствовал в своих объятиях мое кроткое сокровище, я не досадовал на эту бурю.

Ночь усилила мрак; молнии прорезали тучи, грозы летали отовсюду, гром гремел в глуби небес; его продолжительные раскаты слали ответ с одной стороны на другую; ветры дули все с большею порывистостью, и пенящиеся валы, устремившись в воздух, казалось, открывали при свете; небесных огней самое дно пучин.

Полумертвая Люцила, держа мою руку, сказала мне, почти потухшим голосом:

«Друг! бег нашей жизни закончен; смерть сейчас устремит нас в эти глубокие бездны; пусть ничто, по крайней мере, не вырвет нас из взаимных объятий, и пусть у нас будет одна могила!»

Хотя мое мужество начинало колебаться, я постарался ее успокоить; затем оба, собравшись в молчании с духом, мы заключили друг друга в тесные объятия и ожидали, когда жестокая судьба распорядится нашими днями.

Наконец, вихри стихают, тучи прорываются, обильный дождь изливается на нас, серебряный шар луны показывается за облаками; ее трепетный блеск горит на поверхности неспокойной волны; облака рассеиваются, небо проясняется, и чарующим зрелищем является лазурь небесного свода, усеянного блестящими звездами.

Скоро у нас перед глазами оказывается зрелище еще более чарующее.

С белизной утренней зари смешалась легкая окраска золотом и пурпуром, которая предшествует колеснице Авроры. Солнце устремляется из-под горизонта, и, кажется, искрящийся огонь выходит из лона вод. При блеске его живительного света мрак исчезает, тени бегут, его диск освобождается, оно подымается, тучи большими волнами расходятся по водной поверхности: горизонт расширяется, и земля представляется нашему взору.

Уже озолотились верхушки гор, — мы узнаем берег; ветры закованы, поверхность воды — только ровное зеркало; гребцы налегли на весла, и мы вошли в гавань.

Прибыв в Варзимов, мы разлучились. Я простился с Люцилой, которая взяла с меня обещание вскоре к ней вернуться.

Продолжение.

Я застал сегодня утром у Люцилы ее отдаленную родственницу, которую я уже давно не видал.

Она — молодая вдова, с черными волосами, большими голубыми глазами, орлиным носом, румяным маленьким ртом — в общем довольно красивой наружности. Она не говорит, что ищет мужа, но это угадывается само собою.

Не красавица, она, однако, очень может нравиться: у ней свободные, непринужденные, пленительные манеры и в известном роде еще более пленительный склад ума. Она — из знаменитой семьи Бажоских и слывет очень богатой.