Похождения молодого графа Потовского - [2]

О, нежное единение! Небесное пламя! Шесть лет очищалось и питалось оно в моем сердце; шесть лет я вкушал сладостное упоение.

Что тебе сказать? — только у Люцилы я нахожу наслаждение, и это наслаждение всегда ново.

Когда, вижу я, она улыбается мне нежно, мое сердце трепещет от радости. Когда я ее целую, я собираю на ее губах из роз нектар слаще того, что из цветов извлекает пчела. Но когда, томно склонившись на ее грудь, я вкушаю наслаждение быть любимым, я считаю себя в числе богов.

Дорогой друг! Ты отрекся от любви уже несколько лета: сколько времени потеряно для счастья!

Варшава, 12 февраля 1769.

II.

Сигизмунд Густаву.

Любовь, говорят, восхитительный плод, который небо даровало земле, чтобы сделать жизнь очаровательной. Дорогой Потовский! Ты знаешь только сладости любви; я знаком лишь с ее горечью.

Как ты, я любил некогда вздыхать около прекрасных; но часто обманываемый их лживостью, игрушкой их двоедушия, я наконец научен избегать опасного сношения с ними.

Можешь ли поверить? — я предпочитаю их лживым ласкам наслаждение их злословить. Разоблачать их хитрости, разглашать их интриги и смеяться над их муками в кружке так же пресыщенных, как я, друзей — вот единственное наслаждение, какое мне остается.

Когда огонь речей начнет потухать, мы берем в руки кубок-чародея; игривый сок приходит на помощь уму, оживляет наши слова, внушает нам новые остроты и возрождает среди нас радость.

Пинск, 23 февраля 1769.

III.

Люцила Собеская Шарлотге Сапега.

В Люблин.

Ты удивляешься, что я так увлечена Густавом, но можешь ли ты находить это странным? Но как могла бы я не полюбить человека любезного, который меня обожает, человека, занятого лишь моим наслаждением, моим счастием?

Впрочем, юношеская свежесть, чарующая красота, нежные, живые взгляды, тонкая и грациозная улыбка, трогательный голос и столько других свойственных ему привлекательных качеств разве не дают ему право пленять сердца?

Пусть ты не ценишь привлекательность его наружности, но разве ты поставишь ни во что прекрасный качества его души?

Сказать, что мой милый обладает всеми талантами, свойственными человеку его состояния, и всеми привлекательными сторонами светского человека, — было бы слишком мало.

Но Густав остроумен, он это знает и не тщеславится; никогда он не пользуется этим даром, чтобы повредить здравому смыслу, или огорчить глупых людей.

Он любит удовольствия, но хочет быть разборчивым: он презирает те, в которых отсутствует деликатность, предпочитает здоровые, восстанавливающие силы тем, которые только одурманивают, и с жаром ищет лишь тех, которые внушают нежность...

Умеренный в наслаждении, он умеет остановиться до наступления пресыщения. Его настроение всегда ровно: никогда не видали, чтобы он был необузданно весел, или мрачно печален.

Он богат, охотно тратит деньги и идет навстречу требованиям своего положения, но ничего не делает в угоду блеска, прихотей и причуд. По временам он — великолепен, даже щедр; он назначает часть своего излишка несчастным и всегда умеет скрыть от них несущую им облегчение руку.

Он горд, но без наглости, не напыщен своим родом, уважает в человеке заслуги более, чем сан. Он — горяч и не может снести оскорбление, но его гневе не ужасен; его досада проходит, как молния, и малейшего извинение достаточно, чтобы его обезоружить.

Никогда молодой человек не получал лучшего воспитание; однако, у него природа — все. Его природные, с детства хорошо направленный качества таковы, что он может им отдаваться без страха и предосторожности. Приличие, чистота, нежность лежат в их основании. Враг порока, снисходительный к смешному, послушный в невинных требованиях, непоколебимый при дурных примерах, он почитаем всеми, любим знакомыми и ласкаем друзьями.

Таков мой милый, и ты хочешь, чтобы я оправдывалась в своей страсти. Я себе аплодирую; Шарлотта, за свой выбор и не боюсь, что буду когда-либо за него наказана.

Варшава, 29 февраля 1769 г.

IV.

Густав Сигизмунду.

В Пинск.

Уже по тону твоего письма, дорогой Панин, нельзя сомневаться, что ты любишь еще прекрасных. Что ты принимаешь за отвращение, — только досада. Досада пройдет, ты можешь на это рассчитывать, и я увижу тебя снова в тенетах. Но в ожидании, когда ты мне сообщишь о своей страсти к какой-нибудь красивой очаровательнице, я расскажу тебе о своей.

Хотя не требовалось размышления для того, чтобы возникла любовь моя к Люциле, и я не старался никогда ставить себе вопрос о выборе супруги, я вижу с восторгом, что удача сослужила мне. В этом случае лучшую службу, чем могла бы сама мудрость.

У Люцилы нет блестящей и легкой грации, которая привлекает так свет, нет шаловливости, легкомысленной болтовни, манерничанья, милых прихотей, которые так к лицу некоторым хорошеньким женщинам. Но к красивой наружности, прелесть которой оттенена трогательною грациею, у ней присоединяется душа нежная, благородная, возвышенная, ум солидный, бодрый, деликатный и, не знаю, какое-то непобедимое очарование, пленяющее все сердца.

При таких прекрасных качествах, иметь немного тщеславие извинительно, однако Люцила не тщеславна. Среди своих подруг она выделяется, как роза среди других цветов. Весь мир любуется ее красотою, она одна, кажется, забывает свои прелести; ее слушают с восхищением, она одна не замечает доставляемого ею наслаждения.