Похождения молодого графа Потовского - [34]

Конечно, вы понимаете превосходно, что подобный образ действий служит лишь к тому, что удаляет из страны иноземцев, приводит в уныние собственных подданных и препятствует богатствам стекаться в государство — когда и нужды-то особой народ не испытывает в таком государе.

Но ошибочность его государственных соображений сказалась больше всего в положений, в которое он поставил свои финансы: он смотрит на откупщиков, как на общественных пиявок, которым надо дать насосаться, чтобы затем выпустить из них содержимое. Таким образом он, вследствие слишком большой жадности в наполнении своих сундуков, приносит в жертву настоящему все и лишает себя всяких ресурсов в будущем.

Могущество этого государя раздуто. Малая плодородность почвы в соединении с плохо обеспеченной собственностью и суровостью управления, которое гонит ремесла, искусства, торговлю, не позволят никогда его стране стать цветущей.

Вместо того, чтобы кротким господством привлечь во множество иностранцев, его тираническая власть гонит собственных подданных, так что в несчастной родине остаются лишь те, которых не отпускает оттуда суровый рок.

Рассчитывать на них к тому же он, конечно, совершенно не может. Так как единственная приводимая им в действие пружина — насилие, и так как он правит своими народами только страхом вместо того, чтобы привлекать их любовью, он приготовил себе из них опасных врагов, всегда, лишь бы представился случай, готовых сбросить иго, — по меньшей мере, они не дадут изрезать себя за него в куски, а скорее согласятся перейти под чужое владычество.

Если его могущество дутое, то величие его непрочно. Оно зависит от многочисленной армий, которую он держит в постоянной готовности, и для содержание которой он обязан лезть из кожи. Такое положение вещей оказывается лишь состоянием крайнего напряжение и, следовательно, не может быть продолжительно.

Пока он страшен своим врагам, он сохранит свои завоевание; но едва боязнь пройдет, он увидит, как у него отнимут их в свою очередь. Если на его троне, хоть на короткое время, не будет великого полководца, скоро, на глазах всех, падет его могущество, которому теперь дивятся. Уже в настоящее время оно — только печальные остатки величия, скорее наружного, грозящего падением, так как наследник короля не обещает, как говорят, многого. Кто знает, не доживем ли еще мы, когда даже он сам станет снова простым незначительным курфюрстом бранденбургским?

Да, такое предпочтение блеска существенному не говорить об очень редких талантах. Что вы об этом думаете?

Я.

Я согласен с вами.

Он.

Его несчастным подданным приходится много страдать от его безумного честолюбия; но и он сам не слишком счастлив, что несколько утешительно. Он показывается редко: один, грустный, задумчивый, он днем и ночью не знает отдыха от дум о приобретениях и трепета из-за потерь. Таким образом, боги, желая его сокрушить, лишают его сладостного покоя. Он уже несколько лет думает лишь о том, как бы овладеть некоторыми из ваших прекрасных областей.

— Вот человек, которого я понимаю и которому сочувствую, — повторял я про себя, — пока он говорил.

Настала минута молчания; затем я начал так:

— Вы говорили мне про прусского короля; скажите мне теперь, пожалуйста, что-нибудь об императоре.

Он.

Трудно в действительности вас удовлетворить. Он — молодой человек еще. Не знаю, ловок ли он, но до сей поры воды не замутил. Он известен только вторжением в Польшу и, признаюсь, из ваших честных соседей он, по моему мнению, менее всех бесчестен.

Ему, как соседу государя, стремящегося усилиться на чей бы то ни было счет и руководящегося в своих поступках лишь своей выгодой, нужно же было решить, чего держаться, и помешать двум другим поделить пирог между собою только.

Продолжение.

Когда он кончил, я почувствовал, как крепнуть во мне его догадки, и как усиливаются мои опасение. Все предчувствия, которые овладели мною, когда отец обязал меня принять участие в движении, снова вырисовались, в моем воображении.

— Где быль у нас ум? — говорил я про себя. — Благодаря нам возгорелась несправедливая война; и мы же свирепостью довели наших противников до того, что они думают найти свое спасение в нашей гибели. При невозможности довериться нам, диссиденты прибегли к своей покровительнице; она высказалась за них. Мы, с своей стороны, молили о помощи турок, и наши честолюбивые соседи, пользуясь нашим расколом, двинулись нас грабить.

Я некоторое время быль погружен в эти грустные размышления. Наконец я пришел в себя и, чтобы скрыть от него произведенное ими на меня впечатление, вновь завязал разговор.

— Я размышлял, начал я, о том, что вы только что говорили, и конечно вы не представляетесь мне другом королей, судя по сделанной вами характеристике этих трех коронованных особ.

Он.

Предоставим лести пресмыкаться при дворах, ласкать слух королей, кадить мертвым для добродетели сердцам и продаваться за золото порокам. Никогда эта постыдная низость не загрязнит моей жизни.

Я презираю дурных государей, но, знайте, обожаю хороших. Да, солнце с высоты небес не видит ничего, по-моему, более священного на земле, как король добродетельный и мудрый. Но как мало таких! Едва в тысячелетие отыскиваются двое, способных загладить позор, которым остальные покрывают троны. Даже в воспеваемых всего более молвою не находишь ни добродетелей, ни талантов, ею прославляемых: тщетно их изучать, входить в их сущность, — каждую минуту ошибаешься в расчете.