Я стал прятаться в снег. Лицо, руки по локоть были в снегу. Я ждал. Было тихо. Рука прилипла к железу — я с острой болью ее отодрал.
Я посидел тихо еще минуту, потом, взяв в руки трос, стал сползать к краю. Балансируя на корточках на краю, я ввинтил штырь в резьбу...
Потом, напрягшись, я медленно поднимал высокую антенну...
Утром, поговорив с папой, я уезжал.
Я бежал по аллее, прикрывая рукой лицо от мороза.
Поеду в Пушкин!..
Иногда я оборачивался, смотрел — антенна на доме Василия Зосимыча все стояла.
Потом я увидел в стороне черный сгоревший телятник. Рядом не было уже ни души.
Поперек дороги снова стали попадаться глубокие коридоры в снегу — высокие, они шли далеко, в них стоял розовый свет.
Так я и не понял, зачем они, прожил тут столько дней и не понял! Я бежал все быстрее — и вдруг снежная стена с одного края обрушилась, и на дорогу выехал трактор. За ним, на стальном тросе, на двух подсунутых жердях-полозьях, ехала огромная гора покрытого снегом сена.
Трактор переехал дорогу, протащил за собой темную, мохнатую, пахучую скирду и, разрушив другую снежную стену, ушел туда, оставляя тот самый глубокий, ровный коридор с розовым светом в нем.
На дереве, зацепившись, осталась смерзшаяся, сверкающая прядь сена. Я посмотрел на нее и побежал дальше.