Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава - [51]
Тогоже дне видели есмы со сто человек рыбарей, которые, впад во оную мутную воду, рыбы имали, иные руками, иные же ртом[688] из воды выносили. Были одне с лакоть величиною, линям нашим подобны, другие лососям, а иные разные. Рыбы из Нила[689] суть жирные и вкуса добраго, но мало здравы, занеже река та болотна, а не каменна есть; вода же однако, занеже издалеча и из разных идет мест и всегда чистится, того для и здрава есть; и хотя мутна, яко речеся, однакоже в сосуде поставлена за два часа устаивается и бывает прозрачна; пачеже, аще бы стояла чрез всю нощь, будет аки хрусталь и к питию вкусна.
Природу Нилову и чюдеса, которые в нем обретаются описали летописцы, аз же, что видел есмь, токмо воспомяну. Рыбари коль краты (ilekroć) восхотят о[т]дохнути, глав из воды не выносят, но токмо, уста отверзая, дух испущают[690]. Истинно то, что в весь день могут пребывати в воде, вверх со дна всплыв, хотя глав не указывая, отдохнути. Которых егда в воде видели есмы, велел корабленик выстрелити из мушкетов, чтобы под судно (или дерму) не подошли и не опровергли. К вечеру минули есмы на праве Абузыр (Abuzyr) град[691], зело изряден и каменною стеною и положением, и вергнувши якори посреде реки, тамо обнощевали; убо при брегу опасно было[692], пачеже те нырки уже о нас учали промышляти и к нам намеряти, но, понеже видели нас стрегущих и бдящих, не дерзнули.
В день посем благополучно ехали есмы; но, по западе солнца, разбойники в лодке к нам приступили и копие на нас вергли, которое возле янычанина паде. Тии же, когда есмы [з] несколиких мушкетов выстрелили, убежали. Будущия же нощи дерзнули были на нас нырки, но егда узрили мушкеты, которых зело боятся, и нашу бодрость, оставили нас.
Понеже имели есмы ветр добропогодный увидели [в] двадесят[ом часе][693] пирамиды Каировы, сиречь столпы, которые хотя за градом стоят, единакоже, и для гор, и для самыя высоты, прежде, нежели град, видетися всегда дают. Крепость такожде на горе видно было. И тамо из отноги Ниловой въехали есмы в саму[694] реку, которая толь широка есть, яко дважды Дунай река под Линцом[695], градом Ракуским. Якобы двадесять верст от Каиру одным течением идет, по сем на-двое делится, и славные оные три углы таковым начертанием чинит, сиречь окрест единаго острова таким изображением течет, и тако ею треуголною, делта[696] названую, оставляет. По сем ниже 25 верст, одна часть тоя делты делится на четыре отноги, вторая на три, ими же в море впадает.
В третиемнадесять (o godzinie dwudziestey trzeciey) часу приплыли есмы до Булгах (Bułhach) града[697], 400 верст от Дамиаты, где на брег из дермы вышли есмы. А понеже той град при самом Каире стоит, и коль велик есть — напишу. Не токмо турки, но и торговые (kupcy) из Европы твердят, которые тамо живут, что на всяк день в двадесять четырех часах зде в том пристанищи несколконадесять тысящь людей, тамо идущих и возвращающихся, мимо идут; понеже на всякий день дерм три тысящи преходит; ис которых часто бывают толь великие, что шесть сот бочек подъемлют. Из Стараго такожде Каиру (стоит повыше, мало о нем молвити будем вскоре) караблей таковых приходит много, которые из земель Саит (Sait) [и] из государств великих пресвитера Иоанна или попяна [popiana][698] всякий хлеб, кинокефалии[699] или люди с песиими главами, кочкоданы (koczkodany), попугали (papugi) и разные иные птицы и звери и товары привозят. Убо которые имеют на продажу мурини, такожде (te) з Арбары (Barbaryi) до Росету (do Rosetu) а оттоле чрез Нил в Каир возят, после в Булгах граде выставляют. Камо понеже не вскоре приплыли, спали есмы в дерме, где в малом получасе видели отъезжающих и приезжающих с десяток караблей.
Поутру[700] рано, егда есмь с двема моими (убо иных в дерме, даже (ażby) постоялый двор обрящется, оставил есмь) на брег вышли. Таможе всякого от нас два человека турков взяли, дабы нас повязали и прилежно смотрили, овогда за пазухами, овогдаже и инде, ащели товаров каких не имамы, чая, что есмы францужские торговые люди, которые их и часто (яко нам сами турки изъяснили) прелщают. Но, видя, что ничего таковаго не имеем, дали нам покой. Говорили есмы (gadaliśmy) по сем между собою по-полски, таможе жидовин мытарь (по котораго повелению взяли нас были турки), язык наш полский разумея, отступити турком велел и полским нам языком отозвался, объявляя, яко он есть родом из Хелма[701], руского града, и просяше, дабы мы ему его прегрешение простили, что нас тако безчестно привитал. Последиже нам служить обещался зело, якоже и покамест в Каире были есмы, многажды нас навещал. Вседши после на ослы, между садами ехали есмы во град на двор сенатора (konsula) виницыйскаго Юрья Иема (Ema), егоже есмы просили, дабы советовал нанятия ради подвория. Благодатно нас приял, и слухали есмы с ним мщы пресвятыя. Но понеже и сам недавно тамо приехал был и еще несведом был, советовал нам, чтобы мы шли до сенатора (konsula) францужского, именем Павла Мариана, такожде венециянина. Тот, прожив в Каире граде несколко двадесять лет, всего сведом был, пачеже турский и арабский язык умел. Обрели есмы при нем двух отцов езуитов Иоанна Баптиста Елиана, который (яко выше объявлено) костелные утвари принесл был маронитом в Дамаск и патриарху, на горе Ливана пребывающему, от Григория Третиягонадесять папы посланые, и францышка Сасса. [Э]тот, когда из Венецы на море пустилися есмы, от того же святаго отца во Александрию ехал. Были такожде и францышкани три человека, понеже в дому своем тот же сенатор (konsul) имел часовню. И того для, тот Мариан во ином дому своем, который напротив виницыйскаго сенатора имел, поволил нам стоять, где есмы рухледь нашю сносили, и других из дермы к себе призвав.
