Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава - [48]
Лист[652] первый к тебе писал есмь с мест соляных. Ныне же вторый и доволно пространный посылаю. Убо яко сам зрети можешь, к писанию времени способнаго и места не имел есмь даже от (aż oto z) Триполя града, откуду во Египет ехати вседаю. Писано и[с] Триполя сирийскаго града, иулия 29 дне, 1583-го году.
Лист 3
По написанию и (к) пос(ы)ланию к тебе листа моего, ехал есмь из Триполя града иулиа 30 числа 23 часа ладиею до караблей, чтобы есмь вещи, потребные к пути Египетскому, приготовал. Тамо егда приплыл есмь, столь великий ветр востал, что возвратитися мне невозможно было, но ночевати принужден был. Скоро тогда о полунощи ветр утише; аз же, собрав потребное, плыл есмь до дермы[653], в которую в самую зорю вошли есмы. Но понеже в ней людей зело много было, их же безопасно подъяти не могла, а я ее токмо для себе нанял был, того ради араплянин корабелшик изгнал их и по сем, ровно со днем, отошли и выехали на море. В тое время силной ветр, между западным и полунощным средний, востал с боку (италиане нарицают его поненте маестро, ponente maestro), для которого (когда инако быти не могло) пустилися есмы к Кипру[654], и в шесть часов ни какой видели болши земли. Взял был есмь с собою из Триполя[655] арапа единаго, для толмачения; купно же нанял есмь янычара, где нас всех было в той ладии четыредесять человек. Трудный нам тот был день и для ветра и для вервей, ис кож дактылового древа соделанных, которые водою морскою обливаны смердели нестерпимо, чего ради втораго дня принуждены есмы были платок, во оцте моченый, держати безпрестанно у носа, последиже и спящи. Той же вихр пребывал чрез всю тую нощь, даже до утренней восходящей зари.
Перваго дне сего же месяца августа рано, узрели есмы Кипр град, а о полудни минули Фамагуста (Famaugustę) град, который однакоже, для отстояния далнаго места, явственно видети не могли. К вечеру, понеже ветр престал, и мы такожде у брега стали, где, мало прохладився (się przechodziwszy), возвратилися паки в дерму или легкое судно. А понеже всегда летом и зимою ветр от того острова суды изганяти обыкл нощию, чего ради не мало уехали нощию и приплыли в Ламик (do Lamiki) град, где соль (как прежде сего воспомянулося) собирают. Опасно же зде было изыти, ради каддего, в тое время маслочника, и для гречан магометчиков, которые в первый путь нам трудность чинили; того ради шли есмы в судно, а в нощи при легком ветре плыли[656] есмы. В утрие же о полудни стал корабленик у брега, при церкви некакой грецкой разореной, где вечеряли и ночевали. Но в нощи понеже ветр был добропогодный, ехали и рано приплыли есмы в Лемису (do Lemissu) град[657], где и ветр смирился, мы же, многих знакомых торговых людей обретше, осталися тамо весь день. В том же месте карамузан карабль с двадесятию странники, которые во Иерусалим шли, застали есмы, которые тремя днями прежде нас съехали были из Триполя града. Между ними был каплан[658] некто ксендс Симон Албимонтан, поляк, о котором ниже речено будет. После запада солнца, паки ехал корабленик. А понеже в Кипре граде сие наипаче оберегают, дабы из острова тамошняго никтоже выезжал, тоея ради вины и сам подпаша (podbasza) существенно (obecny) пребывах на брегу. Посем карабль карамузан с странники шел ко Иопе граду, а мы шли есмы по брегу даже (aż) до горы нарицаемыя Каподелегаты (capo delle Gatte[659]). И сего зде не оставлю, как егда карамузан карабль о первом часу в нощи рушился на море, мы же при брегу плыли в судне, корабленик наш, [по]ссорився с товарыщи своими, с места того далее ехать не хотел. Чего ради янычару приказал есмь, чтобы его напоминал (napominał), дабы время добропогодное не оставил и всуе не медлил. Но понеже упрям был и ехать не хотел, пришло между ими[660] к безчестным словам, тако-что и янычар того карабленика ударил в лице, что и чалма ему (mu) со главы спала. По сем скочили к оружию, и тако разъярилися были, что едва есмы мы их розняли. Карабленик же (янычаре бо зде великую волность имеют), зря, яко он пред своим недругом малейший, усмирился, и того же часа двигся с нами с места. Но я, зря их обоих зело розъяренных, тщался есмь, како бы их помирить, в чем трудность имел есмь сперва доволно великую, даже о полунощи едва к умирению дошло. Изрядно же на сие тамо смотрети было, егда, по обычаю, всячески клялися, что един другаго всем сердцем прощает. Чюдное было на обеих пременение лица, очей и чела, дондеже помирилися!
Прежде выезда моего из Кипра и то тамо видел есмь, что хлопчатую бумагу (bawełnę) сеют[661], отколе на всякий год дивное множество казны прибывает. Убо корабли оттоле ничтоже ино кроме соли, воспринимают (яко уже[662] о ней речеся), такоже хлопчатую бумагу, якоже и овый корабль, нарицаемый Торнелиан (Tornelianow), имже прибыли есмы, песок извергше, везде бумагою тою хлопчатою наложено, в Триполе граде частию на шкарлаты (szkarłat) пременено, частик) на готовые (gotowe) денги продавано, и, посем бархатов (axamitow) и иных заморских товаров накупив, поехано. Как хлопчатую бумагу сеют и как ее собирают, уже иные о том писали. Токмо аз сие прилагаю, что, единожды посеяв
