Похороны ведьмы - [149]

– Я говорю с тобой об этом, – слабо усмехнулся Дебрен, – потому что у нас гораздо больше шансов умереть уже сегодня, чем выкарабкаться из этого болота. Нас ждет бой, а в бою надобно знать, каков план, за что человек бьется, когда можно капитулировать, а когда – только умереть. Стоит ли пожертвовать собой ради друга, или же своей жертвой ты ему только навредишь. Ты не хлипкая девица, выдержишь побольше какого-нибудь среднего размера вола, поэтому я ничего не скрываю. Нас наверняка догонят, а когда догонят, то мы наверняка с ними не справимся, потому что я задница, а не фехтовальщик. Так что сейчас, пожалуй, самое время сказать друг другу все, что необходимо.

– Самое время оставить меня в покое и вернуться в Морвак одному.

– Вот это-то и неверно. Я дам тебе все, что в моих силах, княжна, но только не покой.

– Глупый ты. И перестань называть меня княжной.

– Око за око, Ленда, ты мне покоя шестнадцать месяцев не даешь. Знаешь, сколько раз за эти четыреста с лишком ночей я просыпался счастливым, радуясь тому, что было ночью? Один! Чума и мор! Сегодня, в той землянке.

Ленда какое-то время молчала. Голову она держала низко – так, что он не мог заглянуть под капюшон. Наконец пробормотала:

– Я тебе дать не могу ничего, кроме забот, огорчений и смерти. Не надо, Дебрен. Не заставляй меня огорчать единственного… единственного друга. Дьявольщина, ты чародей, человек умный, ученый, нешаблонный! Не надо мне этого. Как я, по-твоему, буду себя чувствовать, когда тебя дырявить болтами или рубить начнут? Если ты вообразил, что мне так будет надежней, то ты ничего, курва, в женщинах не понимаешь! Ничего, слышишь!

Дебрен поднялся, отряхнул снег со штанов. Глянул на восток, откуда они пришли, потом в сторону границы и лишь тогда на Ленду.

– Идет мать с ребенком по полю, – сказал он тоном сказителя, протягивая руки и помогая встать удивленной девушке. – Глядит: волки за ними гонятся. Рядом дерево. Мать, женщина еще молодая, но не очень. Сама на дерево забраться сможет, но ребенка ей не затащить. Может, следующего родит, а может, и не родит. Допустим, что она умная, ученая и нешаблонная, а рыцарские добродетели ей до свечки, как и большинству людей. Как ты думаешь, что сделает такая мать?

Он легким движением развел ей ноги, залез между бедрами. С трудом, постанывая, поднялся. С Лендой на спине. В крестце не стреляло. Потом было уже легче: надо было просто идти.

– Мне никогда такой выбор делать не придется, – зло бросила она. Но в ее движениях злости не было. Была оплаченная усилием и болью борьба за сохранение идеального равновесия. Дебрен придерживал руками ее ноги, седло из скрученного валиком балахона тоже здорово помогало, однако без постоянной помощи девушки, балансирующей, как канатоходец, он не прошел бы и полпути. Она была такая тяжелая, а склон такой скользкий и засыпанный глубоким снегом, что любое неосторожное, непродуманное или хотя бы просто несвоевременное движение Ленды могло их опрокинуть.

Они прошли сто шагов, двести, полтысячи. Местность поднималась, идти было все труднее.

– Дебрен, – вдруг забеспокоилась Ленда. – А что, если из-за меня у тебя на работе неприятности будут? Станцию вам веретено уничтожило, я сожгла все оставшееся, а команда перебита. Не следует ли тебе?..

– Чхал я на фирму.

– Тебе могут задержать повышение.

– Ничего они не могут, – простонал он, продираясь сквозь полосу кустарника, низкого, но зловредно спутанного. – Ты не понимаешь? Фирма – как армия, а порой хуже армии. Если ты свои интересы хоть раз поставил выше фирменных – тебе каюк. А уж за прыжок в сторону с девкой – с ходу на брусчатку выгонят. У меня работы уже нет.

Некоторое время стояла тишина. Он радовался, что не видит ее лица.

– Ты мог быть богатым. Но ты – законченный идиот… Я никогда бы за тебя не вышла. И никому не желаю.

– Я тоже.

– У мужчины может не быть руки, гордости, яиц, наконец. Но если у него нет денег и по нему видно, что не будет…

– Ну так теперь ты уже знаешь, что меня так к тебе тянет.

– Э?..

– Я такой же мужик, как ты баба. Нормальная женщина на меня даже не взглянет. Вот я и подыскал себе чудило сиреноподобное.

– Ты можешь немного голову поднять? Хочу тебе в морду плюнуть. – Дебрен покрутил головой, ни на что большее у него уже не хватало сил. – Нет? Ну так наплюй себе сам. Похоже, за эти шестнадцать месяцев ты никуда не пришел. Такой же голый, как и тогда, когда колотушка тебя по лбу саданула. Из-за меня. Солидный кус жизни тебе испортила.

– Неправда.

– Правда. Что ты за это время приобрел такого, чего не было тогда? Золото в солидном банке? Сокровища, зарытые в лесу? Доходную должность? Поместье? Хотя бы славу?

Дебрен тащился вверх по склону, пытаясь не думать о мучительной боли, и размышлял.

– Нескольких друзей, – буркнул он наконец.

– Друзей! – фыркнула она. – Наверняка по пивному жбану. Знаю я таких друзей. Много тебе пользы от твоих пивных дружков?

– У меня есть ты.

– Я говорю серьезно, – сурово заметила она. – О серьезных делах, которые приносят ощутимую пользу. Ты уже не мальчишка, не имеешь права пустить на ветер еще шестнадцать месяцев. Чего ты добился за это время? Ничего.