— Начну писать. Может быть, сочиню роман. Но преподавать на факультете кино я больше не буду.
— Кей, не принимай поспешных решений, дай себе время все хорошенько обдумать. Ты уверена, что хочешь оставить кино?
— Уверена как никогда, — сказала Кей. — Это коварная забава. Утонченная, чарующая. Она гипнотизирует, глубоко закрадывается в душу и способна захватить власть над огромным количеством людей. Я больше не хочу открывать другим двери в этот мир.
Сантомассимо знал, что спорить бесполезно. Он вздохнул. И вздох повис в воздухе немым вопросом.
— Кей, — тихо позвал он, притянул ее к себе и заглянул ей в глаза.
Ее мысли витали где-то далеко. Он смотрел в зеленую глубину этих умных глаз, в которых затаилась боль. Эту боль ей причинил он, слишком многое заставив увидеть и пережить.
— Я люблю тебя, Кей. Ты нужна мне.
Он придвинулся еще ближе и стал целовать ее. Сначала ее теплые и влажные губы ответили на его поцелуй, но затем она отстранилась.
— Мне нужно время, Фред, — произнесла она. Чтобы не заплакать, она попыталась пошутить: — Я словно раздвоилась, а ты мне еще и себя предлагаешь. Трое — уже толпа. — Она все же не удержалась от слез.
Сантомассимо обнял ее и прижал к груди.
— Я удержу всех троих, — сказал он. — Кей, без тебя… я…
Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы, а в горле встал комок.
— Можно, я буду звать тебя Амадео? — спросила Кей.
— Ты можешь называть меня как хочешь.
— Амадео, Амадео, Амадео, — пропела Кей, плача и смеясь одновременно.
Он еще крепче прижал ее к себе и почувствовал щекой теплую влагу ее слез.
— А в твоей кровати ар деко мы сможем плавать, как золотые рыбки?
— В нашей кровати ар деко мы можем делать все, что нам заблагорассудится.
— Он продолжает мне сниться… И сокол снится… и статуя… и Крис… как он падает…
— Фильм окончился, Кей, — сказал он, нежно целуя ее лицо.
— Правда?
— Правда. Зрители разошлись по домам.
— Разве так может быть? Разве смерть человека может когда-нибудь закончиться?
— Может, если начинается новая жизнь.
— Да… новая жизнь. Мне это нужно…
Он позволил ей выплакаться, зная, что это слезы облегчения, а не горечи и боли, как прежде. Она плакала и смеялась, и эти звуки казались Сантомассимо прекрасными, как шорох капель весеннего дождя, стекающих по кусту сирени.
— Амадео, держи меня крепче.
— Я никогда тебя не отпущу. Никогда.
— Амадео…
— Плачь, Кей, плачь, — шептал Сантомассимо. — Это так прекрасно.
Сантомассимо знал — и знал, что Кей тоже это знает, — что в их жизни начался новый фильм.
