Походные письма 1877 года - [50]

Надо сказать правду, что болгары нас часто компрометируют: за Балканами отряды Гурко ходили в разных направлениях для порчи дорог железных, для открытия турецких сил и т.п. Как только появлялись на горизонте наши казаки или драгуны, так тотчас болгары бросались на местных турок и зажигали их дома. Пылающие деревни мусульман означали путь, пройденный нашею кавалериею. Когда она удалялась, турки тотчас же возвращались и отмщали на болгарах свое унижение и разорение, перерезывая все христианское население. Дело в том, что болгары становились храбрыми и кровожадными в надежде, что они обеспечены нашими войсками, не рассчитывая на временное лишь появление последних. При враждебности двух сожительствующих элементов населения нам не следовало бы иначе входить в болгарское селение, как окончательно для ввода управления и охранения населения. Беда та, что в войне нынешней преследуется столько же военная цель, как политическая, а таланта не хватает у исполнителей совместить одну с другою. Для военной нужно заботиться лишь о том, чтобы найти и разбить турецкую армию, а для политических видов желательно охватить как можно быстрее наибольшее пространство края, населенного болгарами. Я доложил о случающемся государю, подав мысль, что главнокомандующему необходимо на основании царской прокламации напомнить болгарам их обязанности и призвать их к мирному сожительству с мирными мусульманами. Опасаюсь, что наша остановка на Балканах, неудачи на Кавказе, в Плевно и болгарские жестокости разожгут народную фанатическую войну между турками против нас, и тогда будет только плохо. Быстрый поход на Константинополь все бы потушил сразу, но время проходит безвозвратно!

Австрийский агент Бертолсгейм получил приказание по телеграфу из Вены явиться к императору. Вероятно, хотят узнать от него подробности нашего положения для определения образа действий - занятия Боснии и Герцеговины и т.п. или же соглашения с Англией.

В тот же день Wellecley, ссылаясь на бывший у него с военным министром Д. А. Милютиным разговор о лжи, распространяемой против нас в Англии, заявил желание отправиться в Лондон. Он силился придать своей поездке характер специальной миссии, данной ему государем, на том основании, что его величество объяснил ему со свойственным ему прямодушием нынешнее положение наше37, а что выехать ему из нашей армии по собственной инициативе неловко! Я долго с ним объяснялся, чтобы предупредить или, по крайней мере, уменьшить могущие произойти от этой поездки недоразумения. Всего менее желательно, чтобы в Англии и в Турции вообразили (как это может быть вследствие неосторожного слова), что мы, находясь в затруднении, желали бы вызвать вмешательство Европы или даже давление Европы на Порту. Я объяснил Веллеслею, что все, что государь может поручить ему, это - изложить правду касательно поведения нашего войска, жестокостей, совершаемых над болгарами, распоряжений Порты, удаляющей и разоряющей свое мусульманское население и т.п. Он может объяснить Derby и Disraeli, что мы медиатуры* никак не примем, но готовы сейчас же вступить в переговоры с Портою, если она к нам обратится непосредственно с такими предложениями, которые могли бы быть приняты нами в основание всего происшедшего; что Лайярд губит турок, поддерживая сопротивление. Уже одно присутствие в Безике флота продолжило войну. Если англичане высадятся в Галлиполи, они выйдут из нейтрального положения, и мы будем смотреть на это, как на начало враждебных действий. Высадка не остановит нашего движения к Царьграду. Если мало теперешних войск - приведем еще 200 тыс. Зима благоприятствует нам (хотя это не совсем верно, особенно в Балканах нас очень затруднит).

Англия должна бы дать себе отчет, хочет ли она разрушить Турцию или сохранить ее. В первом случае Англия действует ныне соответственно цели, но в последнем ей следует постараться, чтобы турки предложили мир до конца осени, то есть до наступления зимы, и чем скорее, тем лучше, ибо мы можем быть умереннее. Веллеслей все записал. А чтобы выгородить государя и связать британца, я убедил его положить на бумагу все, что он намерен передать своему кабинету из слов государя. Когда Веллеслей сие исполнил, я взял у него копию (написанную им самим) и вручил государю, оставшемуся, кажется, мною довольным. Британец врать не может, мы его теперь обличим.

19-го

У меня руки опустились, и слезы брызнули из глаз: продолжавшийся вчера целый день бой под Плевно был неудачен{38}. Мы снова отбиты и потеряли много. Боже мой, какие последствия это поражение может за собою повлечь! Чтобы ободрить государя, я напомнил ему слова третьегодняшнего Евангелия: "Маловер, почто усумнился?". Дело поправимое, если бы у нас не потеряли голову и стали действовать энергично. Присутствие государя становится более и более неуместным и стеснительным для армии. Главнокомандующий дал знать, что прибудет сегодня из Тырнова сюда для совещания. Сюда же вызывают наследника. Ничего в рот не идет и кипит у меня внутри, тем более, что осязаю ошибки и досадую, что исправить не в моей власти.