Поход - [3]

Шрифт
Интервал

Пока судебное дело шло своим чередом, на дикой земле сертана понемногу вырастала фазенда. Процесс выиграл наемник Алвима, с которым будущий плантатор тут же оформил фиктивную купчую. Теперь никто уже не осмелится оспаривать у него право на владение; закон будет на его стороне.

Раз в месяц Алвим ездил в город за солью, табаком и керосином. Останавливаясь возле лавки, он привязывал лошадь у стены, усаживался на бочонке и часами болтал о всякой всячине. Когда разговор иссякал, он начинал шарить по карманам и жаловаться, что нечего курить:

– Даже табаку нет. В таком я сейчас затруднительном положении…

Собеседник понимал намек.

– А что вы курите?

– Да что угодно! – откликался Алвим.

Выклянчив табак, он долго скручивал сигарету: неторопливо крошил табак, растирал его в ладонях и откладывал в сторону; затем возился с кукурузным листом – отрезал кусочек, тщательно скоблил его и разглаживал. Не проходило и получаса, как сигарета была готова. Тогда Алвим начинал высекать из кремня огонь. В воздухе пахло тлеющим трутом… После первой затяжки он обычно распространялся о качестве табака.

– Да, крепкий табачок… Это из Присикабы или из Тиетэра?

– Что вы! Это наш, здешний… плохой табак.

– По мне пусть будет хоть вошебойный табак. Я не гордый…

Жена, сын и невольники фазендейро питались сваренной в соленой воде мякотью молодой пальмы. Изредка на столе появлялось мясо котии, убитой на поле после уборки урожая. По воскресеньям, когда негры ходили рыбачить, к обеду варили еще котелок мелкой рыбы…

Шло время. Уже шумели плантации кофе и сахарного тростника, разросся огород. По изгородям вились ползучие растения. Тайобы раскрывали над рекой свои крупные шарообразные листья. К столу вместе с гарапой[12] подавали кофе со своей плантации. Позднее к нему стали подмешивать свою патоку. И наконец настал день, когда невольницы сварили в тазу сахар, первый сахар с плантации Алвима, черный и вязкий, как ил. Его очищали коровьим навозом, и он становился светлее.

Потом началась постройка дома. Рабы на своих плечах таскали с реки камни; глину носили в корзинах с невысокой горы, которую негры прозвали «Мунда»,[13] и это название осталось за ней навсегда. Построили большой глинобитный дом с черепичной крышей, с толстыми, как в монастырях, стенами. В столовой и спальне настлали деревянные полы и оклеили обоями стены. В остальных комнатах полы были земляные. Днем лучи солнца проникали через щели в крыше, рисуя на темном и сыром полу золотые узоры. А ночью, если подольше смотреть вверх, в просвете между черепицами можно было увидеть сияние звезд.

Вслед за тем построили зензалу.[14] Она стояла у речки неподалеку от жернова для размола кукурузы. Это был квадратный барак, разделенный на каморки, где ютились невольники и их семьи. Негров загнали в зензалу и перестали о них думать. Если уж все они черные, пусть и живут вместе… Наняли надсмотрщика. Поговаривали, что он прибыл издалека, его преследовала полиция за то, что он разрядил револьвер в непослушного негра. Но разве это дурно? Скорее похвально…

Молодой Антонио Алвим, сын Педроки, стал в ту пору ухаживать за стройной девушкой со светло-каштановыми, почти белокурыми волосами, дочерью состоятельного торговца. Ее звали Ана, вернее Донана.[15] А иногда даже дона Донана, в знак особого к ней почтения.

Когда объявили о помолвке, на фазенде появились каменщики и плотники; они соорудили пристройку, которая, по мнению невольниц-негритянок, была гораздо лучше, чем дом самого фазендейро… Но ведь это для синьозиньо[16]… И для синьозиньи… Они вполне это заслуживают…

Жизнь на фазенде уже начала входить в нормальную колею, когда в местный суд поступила бумага от другого судьи; некий знатный сеньор, много лет проживший в Европе, по возвращении узнал о незаконном захвате его земель и, вооружившись документами, обратился к помощи правосудия. Алвим иска не признал и представил купчую, зарегистрированную в законном порядке. И снова началась тяжба, выносились и отменялись судебные решения… Казалось, правосудие встало на сторону дьявола, покровительствовавшего Алвиму… Предугадывая окончательное решение, знатный сеньор, а может быть, кто-то по его поручению, организовал налет на фазенду Алвима…

Как-то утром свекровь и невестка были на кухне, чистили песком кастрюли; негры по обыкновению работали на плантации; хозяин пошел в загон взглянуть на свиней. Вдруг во двор с криками ворвалась банда капанг и принялась ломиться в двери и стучать в окна с явным намерением расправиться с обитателями фазенды.

– Эй! Выходите из дома все, кроме хозяев!

Женщины кричали, рвали на себе волосы. Педрока, который все понял, тут же схватил рог, висевший на столбе у загона, и принялся трубить изо всех сил, извлекая из него протяжные звуки, разносившиеся далеко по плантациям. Вскоре у жернова появился старый негр, прибежавший из любопытства. Фазендейро крикнул ему:

– Муже, зови всех! Скорее!

Муже в общем правильно понял распоряжение хозяина. Если он и не разобрал толком слов, то, посмотрев на людей, которые с воинственным видом расхаживали по двору, сообразил, что дело неладно. Он нырнул в кусты и исчез.


Еще от автора Афонсо Шмидт
Где пальмы стоят на страже...

Сборник рассказов бразильских писателей XX века и конца прошлого столетия о жизни детей и подростков этой далекой страны.


Тайны Сан-Пауло

«Тайны Сан-Пауло» (1955) – полубытовой, полудетективный роман, рисующий жизнь крупнейшего промышленного центра Бразилии в середине 20 века, в котором явственно ощущается элемент сатиры, направленной против основных социальных институтов. Он стоит особняком в творчестве писателя: Шмидт обращается к изображению быта деклассированных элементов, «дна» Сан-Пауло. Интригующий сюжет показывает, где преступный мир смыкается с полицией и где порой не отличить добропорядочного, преуспевающего буржуа от профессионального вора.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.