Похитительница кошмаров - [40]

Занавес на сцене был дырявым, декорации позади них выцвели до неузнаваемости. Но сама сцена сверкала чистотой. Кто-то вымел каждый клочок мусора и до блеска отполировал доски. Под запахом плесени и пыли Марен уловила лимонную отдушку моющей жидкости для пола, которую любила её мама.

Шорох за кулисами – и внутрь шагнула Обскура в чёрном репетиционном трико и розовых пуантах. Тёмные волосы собраны в низкий пучок, на рукаве – чёрно-жёлтая полосатая бабочка. Марен попыталась вскочить со стула, но её левая нога не двинулась с места. Пластиковый ремешок на щиколотке плотно прижимал её к ножке стола.

Не обращая внимания на Марен, Обскура направилась к отдельно стоящему в центре сцены балетному станку, положила на него одну руку и сделала глубокое плие.

– Где Амос и бабушка? – спросила Марен.

Обскура подняла длинную руку над головой, и мотылёк затрепетал у неё на запястье.

– И тебе привет. И спасибо, что спасла себя от… того, что тебе угрожало снаружи. – Её губы дёрнулись. – Я ожидала, что уж кто-кто, а ты будешь осторожнее с кошмарами.

Внезапно Марен поняла: её рюкзак исчез. Как и сумка Амоса. Ей тотчас стало не по себе. Боже, какую глупость она совершила! Она доставила к двери Обскуры себя и ещё одного заложника, а затем усыпила их обоих, тем самым облегчив злодейке её задачу. Господи, и как только её угораздило!

– Где они? – повторила она.

Обскура начала раскачивать ногой вперёд-назад, вперёд-назад, с каждым взмахом всё выше и выше.

– Они здесь. Ты сможешь их увидеть, когда немного поможешь мне.

Марен с вызовом скрестила руки.

– Я ничего не буду делать, пока не узнаю, что с ними всё в порядке.

– С ними всё в полном порядке. – Нога Обскуры взлетела высоко над головой. Опустив её на пол, она повернулась так, чтобы на станок легла другая рука, и начала раскачивать другой ногой. – Сделай мне три кошмара, и я разрешу тебе взглянуть на мальчишку и бабушку.

Размахивая ногой, Обскура указала на несколько вёдер возле стола. Марен узнала их: эти вёдра из кладовки их магазина.

– Почему вы это делаете? – спросила Марен.

Обскура отошла от балетного станка и вытащила из рукава мотылька.

– Знаешь, что это, моя милая? – Насекомое издало резкое жужжание, от которого у Марен по коже заползали мурашки. – Это гибридный вид, который я нашла в Бразилии. Алая тигровая моль, скрещённая с пчелой-убийцей. – Обскура подняла мотылька-убийцу, чтобы показать Марен на его заднем конце шип длиной в два дюйма.

Марен попыталась вскочить со стула и схватить рюкзак, но пластиковая застёжка больно впилась ей в лодыжку. Обскура помахала пальцем, по которому ползло насекомое-убийца.

– Пожалуйста, – прошептала Марен. Её горло пересохло так, что она едва выдавила это слово. – Мне нужен мой шприц-карандаш. Я могу умереть.

– Что ж, тогда советую тебе очень внимательно выслушать, что мне нужно. – Обскура подошла ближе, и Марен поняла: этой женщине вовсе не нужен её шприц-карандаш, ей всё равно, умрёт Марен или нет, если она сама не получит того, что хочет. По спине её футболки скатилась капля холодного пота.

Обскура наклонилась и прошептала насекомому:

– Мы её не любим, не так ли?

Марен отпрянула, насколько могла. Уши наполнило похожее на визг бензопилы жужжание мотылька-убийцы. На глаза невольно накатились слёзы.

– Я сделаю три кошмара, – сказала она, борясь с дрожью в голосе. – Тогда вы покажете мне бабушку и Амоса. Вы обещали.

– Не три, а четыре. – Всё ещё удерживая насекомое в воздухе, Обскура грациозно отступила на шаг. – Мне не нравится твоё легкомысленное отношение.

Марен сняла крышку с первого ведра. Среди листьев мяты, осколков, пластика, свечных огарков, металлических болтов, бумажного стаканчика из-под кофе, спичечного коробка и горстки мёртвых божьих коровок были разбросаны пустые пакетики-саше разных цветов. Обскура, должно быть, бросила всё, что смогла найти в кладовке, потому что Лишта никогда не была такой неаккуратной.

Марен начала в быстром нервном ритме отстукивать ногой.

– Вы принесли кофемолку? – спросила она.

– Она вон там. – Обскура посадила мотылька-убийцу себе на плечо и вернулась к балетному станку.

– Мне также понадобится рюкзак, – сказала Марен. – Там баночка с кое-чем важным.

Может, если она притворится, что ищет снотворную соль, ей удастся схватить шприц-карандаш и телефон?

– Я уже вынула её для тебя. – Обскура указала на одно из вёдер.

Марен увидела квадратную стеклянную банку, и у неё тотчас защемило сердце. Должно быть, Обскура забрала её телефон и карандаш-шприц.

– Почему моя бабушка не готовит для вас кошмары? – спросила Марен.

– Она даже менее склонна к сотрудничеству, чем ты. – Обскура поднялась на пуанты и поплыла по сцене. – Хотя я уверена, что её кошмары гораздо качественнее.

Услышав эти слова, Марен обиделась. Впрочем, за плечами у Лишты на шестьдесят лет больше опыта, чем у неё самой. Внезапно у неё возникло желание создать самый жуткий, самый мерзкий кошмар из когда-либо созданных, просто чтобы доказать неправоту Обскуры.

Из мусорного ведра она достала четыре пакетика, пакет с крапивой и кофемолку. Когда она сунула руки в перемешанное содержимое второго ведра, что-то острое пронзило ей палец. Всё ещё думая о пчелах, она вскрикнула и выдернула руку. На указательном пальце правой руки виднелись две тонкие красные полоски. Не укусы пчёл, слава звёздам. Просто некое острое лезвие.