Похитители - [8]

Я успел вовремя. Стоило мне войти в зал, как грянули заключительные аккорды, рояль зарыдал, выдавая прощальную руладу и ряды справа и слева от меня стали подниматься, молотя изо всех сил в ладоши. Я ошеломленно завертел головой. Фаны были еще те. Во всяком случае визжать и хлопать они умели. От истерических «брависимо» хотелось зажать уши. Размахивая букетами, как пращами, самые нетерпеливые из зрителей уже пробирались к сцене. Ей-ей, какой-то массовый психоз!

Неожиданно я сообразил главное. Если Ажахян снова в ударе и преспокойно играет, то при чем здесь я, мой шеф и все наше многотрудное следствие? Ведь мы-то полагали, что дарование свое он утерял, а, стало быть, каким образом происходит то, что происходит?..

Я протиснулся чуть вперед и приподнялся на цыпочках. Шумливые обстоятельства не очень способствовали аналитическому процессу. Кроме того я заметил, что плотный человечек, оставив рояль и оркестрик на растерзание поклонников и поклонниц, осторожно пятится со сцены. Он явно намеревался удрать, и это мне не понравилось. Размышлять было некогда. Взрезав плечом толпу, я устремился за композитором. Теперь он уже не пятился, а откровенно бежал. Несчастный! Он знать не знал, с кем имеет дело. Возможно, я слабо разбираюсь в музыке и ничегошеньки не смыслю в живописи, но бегал я превосходно. И даже шесть стаканов выпитого сока не представляли серьезной помехи. В несколько прыжков обставив наиболее прытких из конкурентов, я помчался за жертвой скачками гепарда. Он уже вырвался в фойе и с нотами под мышкой семенил впереди. Я понял, куда он стремится, и поднажал. Дверце суждено было захлопнуться перед лавиной приближающихся букетов, но в кабинке репликатора мы оказались с маленьким гением одновременно. Обнаружив меня за своей спиной, композитор задохнулся от возмущения.

— Ну, знаете! Это уже слишком!..

Жестом достойным английского лорда я продемонстрировал ему свой жетон и торопливо произнес:

— Сожалею, мсье композитор, но дело коснулось множества судеб. Именно поэтому мы осмелились обратиться к вам. Вы ведь тоже одна из жертв…

— Жертв? — он нахмурился. — Что вы имеете в виду?

— Да, я не оговорился. Именно жертв. Ради них я и решился на столь бесцеремонную попытку завязать беседу. Если можно, скажите, не происходило ли с вашим дарованием каких-либо странных перемен? Я имею в виду последние недели.

— Ага, вон, значит, откуда ветер дует, — композитор продолжал хмуриться, но голос его звучал уже более миролюбиво. — Вообще-то обычно меня называют маэстро, так что если вас не затруднит…

— Разумеется, маэстро! Тысяча извинений! — мысленно я чертыхнулся. Снова начинались причуды, а с ними и мои муки.

— Стало быть, вы из отдела расследований?

— Вы проницательны!

— Да, но каким образом вы узнали?.. Хотя верно. Для вас это должно было быть, не слишком трудно. Но… Хорошо… Так… — Он о чем-то думал, размеренно кивая своим мыслям. — Что ж, короткий разговор не отнимет у нас слишком много времени.

— Короткий — нет, — я добродушно развел руками. — Тут вы абсолютно правы. Две минуты — не два часа. Все, что нам потребуется, это сердечная беседа, обмен до предела сжатыми лаконизмами. Признаюсь, маэстро, на ваш концерт мне пришлось пробираться в окно. Билеты невозможно было достать. Жуткий аншлаг! И потом эти ваши фанфары — это что-то неописуемое! Признаться, я понимаю людей, которые гнались за вами…

Продолжая молоть подобную чушь, я бегло набрал на пульте код первой попавшейся гостиницы. В самом деле, — не разговаривать же нам в тесной кабинке! Уже минуты через три-четыре мы сидели в просторном зале среди пальм и кактусов, облепленных живыми скорпионами. Вероятно, нас занесло в Антарктиду. Только там без ума от всей этой колюче-ядовитой экзотики.

— Не ожидал такого переполоха, честно сказать, не ожидал… Конечно, лестно, но с другой стороны — случай вполне объяснимый. Обыкновенный упадок сил. У меня, знаете ли, это бывает.

— Вот как! Значит, подобное с вами происходит не впервые?

Он быстро взглянул на меня и задумался. Я с облегчением перевел дух. Его реакции приближались к чисто человеческим. Во всяком случае с ним можно было беседовать на нормальном языке, что уже само по себе обнадеживало.

— А знаете, пожалуй, вы правы, — глубокомысленно изрек он. — В этот раз все действительно обстояло несколько не так. Я бы сказал: значительно хуже.

— Но началось это сразу по приезду в Знойный, ведь так?

— Кажется, так. То есть, это не первый мой визит в Знойный. Я выступал здесь и раньше, но тот концерт… Понимаете, я вышел к роялю и вдруг с ужасом понял, что не умею играть. Совсем! А ноты… Я смотрел в них и чувствовал себя годовалым ребенком. Вы не поверите, но я чуть было не шлепнулся в обморок. Представляете? В зале тысячи зрителей, оркестранты готовы и ждут сигнала, а я…

— А вы, если можно так выразиться, не совсем в ударе.

— Да нет. Пожалуй, что хуже. Когда нет настроения играть — это одно, а то что я испытал в те минуты… Впрочем, вам этого не понять.

— Почему же? — я чуточку обиделся. — Что ж тут непонятного? Творческая анемия, провал в памяти и как следствие — эмоциональный шок. Интереснее другое, маэстро, когда все снова вернулось к вам. Или вы этого не помните?