Похититель вечности - [82]

В дом Амбертонов я вернулся уже затемно — лишь после того, как мы с Джеком сами отвезли тело.

Глава 17 БЫКИ И МЕДВЕДИ «ВЕЛИКОГО ОБЩЕСТВА»

После смерти моей восьмой жены, Констанс, в Голливуде в 1921 году, мне хотелось уехать как можно дальше от Калифорнии, но я решил остаться в Соединенных Штатах. Смерть Констанс повергла меня в депрессию — жена моя погибла в бессмысленной автомобильной катастрофе сразу же после нашей свадьбы: несчастный случай, унесший жизни моего племянника Тома, одной восходящей кинозвезды и сестры Констанс, Амелии, — и в 178 лет я совершенно запутался; я уже не знал, куда же теперь меня может завести жизнь. В первый и, возможно, единственный раз за все 256 лет жизни, я задумался об упорном нежелании моего тела стареть и слабеть. Я был готов сдаться, хотелось освободиться от утомительного существования, на которое я, казалось, был обречен на веки вечные, и потребовалось громадное усилие, чтобы удержаться от того, чтобы немедленно отправиться в приемную ближайшего врача, рассказать ему все и выяснить, не сможет ли он мне помочь состариться или просто со всем этим покончить.

Но, в конце концов, депрессия отступила. Как я уже говорил, я никогда не считал, что в моем положении есть что–то ужасное; ведь иначе я бы умер к началу 1800–х и никогда не приобрел бы этот благословенный жизненный опыт. Возраст — жестокая штука, но, если ты хорошо сохранился и располагаешь достаточными средствами, всегда есть чем заняться.

Я остался в Калифорнии до конца года, поскольку не видел смысла начинать новую жизнь в сезон отпусков, но затем, в 1922 году переехал в Вашингтон, купил маленький домик в Джорджтауне и вложил деньги в сеть ресторанов. Их владелец Митч Лендл был чешским иммигрантом — приехал в Америку в 1870–х годах, как водится, преуспел и даже изуродовал собственное имя «Миклош», переделав его в американскую кличку. Он хотел расширить сеть своих ресторанов в столице, но не мог себе этого позволить. Ему охотно бы дали кредит в любом банке, но он не доверял банкам, опасаясь, что они могут отозвать заем и наложить лапу на его империю, а потому решил найти инвестора. Я с удовольствием отобедал в его заведении, и мы с ним поладили; в итоге я согласился рискнуть, и предприятие стало приносить прибыль. Рестораны Лендла стали открываться по всему штату, и, благодаря способности Миклоша подбирать хороших поваров — я всегда называл его Миклош и никогда Митч, — наш бизнес процветал.

Еда никогда меня особо не интересовала, хоть я и любил хорошо пообедать, но кто же этого не любит. Тем не менее, в ту эпоху, во время моего единственного набега в ресторанный бизнес я кое–что узнал о еде, в частности — об импорте деликатесов и фирменных блюд из других стран, на чем мы в «Лендлз» и специализировались. Я стал интересоваться тем, что мы подаем в своих ресторанах, и вскоре мы взяли за правило готовить в наших заведениях только здоровую пищу, это стало нашим девизом. С навыками и талантом Миклоша мы подавали нежнейшие овощи, отборнейшие куски мяса и самые восхитительные пироги, которые мог себе вообразить человек. Столики в наших ресторанах никогда не пустовали.

В 1926 году меня пригласили в исполнительный комитет Пищевого управления, и я стал членом комиссии, занимавшейся анализом привычных диет вашингтонцев и разработкой общей политики их улучшения; тогда–то я и познакомился с Гербом Гувером[73], который за несколько лет до этого, в президентство Уилсона[74] состоял в этом комитете. Теперь он стал министром торговли, но по–прежнему поддерживал работу комитета. Мы стали друзьями и частенько обедали вместе, хотя подчас это было трудно — его вечно осаждали просители.

— Они думают, что я могу им чем–то помочь, — сказал Герб мне как–то вечером, когда мы сидели в отдельной кабинке в «Лендлз», неторопливо попивая бренди после роскошного обеда, приготовленного лично Миклошем. — Они считают, раз я министр торговли, то помогу им уклонится от уплаты налогов, если они со мной подружатся.

Вряд ли. Герб был известен как один и честнейших и неподкупнейших людей в кабинете министров. Я недоумевал, как ему удалось занять этот пост — учитывая его прошлое, и в особенности его благотворительную деятельность. Когда во время Первой мировой войны немцы вторглись в Бельгию и Нидерланды, Герб работал в Лондоне и получил от Антанты[75] задание обеспечить Бельгию провиантом, с чем блестяще справился: без его помощи в стране мог начаться голод. Несколько лет спустя, в 1921 году, он предпринял рискованный шаг, решив помочь Советской России, в которой начался ужасный голод. Когда его начали критиковать за то, что он протянул руку помощи большевикам, он закричал с балкона Белого дома:

— Двадцать миллионов человек умирают от голода. Каковы бы ни были их политические убеждения, их следует накормить!

— Сам не знаю, как я ее получил, — признался Герб, говоря о своей нынешней должности. — Но, похоже, у меня хорошо получается! — добавил он, широко ухмыляясь; его пухлая жизнерадостная физиономия растянулась в улыбке, вокруг глаз собрались морщинки. Так оно и было — страна процветала, и его присутствие в кабинете министров казалось гарантией благополучия.