Похититель тел - [27]

— Что все это значит? — кричал Лафайет. — Я выполнил ваше условие или нет? — Он неожиданно смолк, когда заметил свое несломанное крыло в руках у толпы таллатлонцев, которые во все глаза пялились на него. Даже когда он неподвижно стоял и смотрел, с него упал еще пучок перьев и закружился в воздухе, подхваченный неожиданным порывом ветра.

— Не совсем, захватчик умов, — проскрежетал Уизнер Хиз. — Не совсем!

Четверо крылатых мужчин с хорошо развитой мускулатурой уткнули в Лафайета толстые жерди длиной в десять футов и таким образом лишили его возможности передвигаться в центре опустевшего ажурного павильона. Вокруг него собралось все население, разделившись по кастовой принадлежности на десять кругов. Все глаза устремились на него.

Сисли не было, ее унесли братья. Она плакала. Куда бы ни бросил взгляд Лафайет, нигде не было ни одного дружелюбного лица.

— Не торопитесь, пожалуйста, — попросил он, когда его больно ткнули в ребра концом жерди. — Я могу летать, не забывайте! Знаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я попытаюсь объяснить, если вы хотя бы… о-о-х! — Его просьба была грубо прервана сильным толчком в живот.

— Не трудись понапрасну, мы знаем, как обращаться с тебе подобными, — крикнул Уизнер Хиз. Он потирал руки, прыгая за спинами тех, у кого были жерди, с живостью десятилетнего и распределял порядок построения толпы.

— Вы — туда, назад на несколько шагов! Так! Теперь вы, леди. Просто подойдите, займите пустое место. Вы, высокий, отодвиньтесь назад! Теперь, Пивло Пу, ты и Куигли встаньте сюда… сомкнитесь.

— Похоже на… публичную казнь, — с горечью сказал О'Лири. — Надеюсь, вы не планируете ничего варварского…

— Теперь все вместе, — скомандовал Уизнер Хиз, подняв руки и призывая к тишине. Он издал пронзительный свист, как из камертон-дудки, и сделал жест. Вся стая разом издала ответный звук.

— Репетиция хора? В такое время?! — вслух удивился Лафайет.

— Это последний хор, который ты услышишь в этом мире, — взвизгнул Уизнер Хиз, пригвоздив Лафайета взглядом, полным триумфа.

— Тебя вот-вот выпоют! Вон из этого мира! Назад, в темные пространства, откуда ты явился, зловонный пожиратель разума!

— Ой, правда? — с трудом улыбнулся Лафайет. — А что будет, если я не смогу исчезнуть? Это докажет мою невиновность?

— Не беспокойся, песнь изгнания духов всегда действует, — заверил его один из крылатых мужчин с сильными руками.

— Но если это не поможет, мы еще что-нибудь придумаем.

— На самом деле это обычный случай выпадения перьев, — сказал Лафайет.

— Это с каждым может случиться…

Уизнер Хиз повел рукой, и хор запел как один голос, заглушая слова Лафайета:

Вон из мира, Вон и вниз, Вновь за завесу, Посягатель, уберись!

По морю, по морю, Что шире ночи, Глубже и глубже, Чтоб не видели очи.

Плыви, откуда ты пришел, Захватчик душ, Обратно в глушь, Звонит большой там колокол.

Уйди навечно Из этого мира, Подальше от солнца Честного таллатлонца.

На крыльях Магической песни Навечно исчезни Из Таллатлона честного.

Песнь лилась бесконечно, волны звуков то затихали, то нарастали, накатывали на Лафайета со всех сторон, бились о него, как морской прибой. Такова была эта мелодия: зловещие звуки, напоминавшие стоны, повторялись вновь и вновь.

Вон из мира!

Вон и вниз…

Навечно из честного Таллатлона уберись…

Казалось, что певцы разевали рты беззвучно, как рыбы в воде, а завывающая мелодия возникала сама собой, и звуки ее то нарастали, то стихали с неизменным постоянством. Лица приобретали неясные очертания, сливались вместе.

На веки вечные, Пришелец, исчезни, Исчезни, пришелец, Из Таллатлона честного…

Слова теперь доносились как бы издалека. Огни померкли и, мигнув, пропали. О'Лири больше не видел лиц певцов, не чувствовал под ногами плетеного пола. Оставалась лишь песня, ощутимая сила, которая захватила его, подняла и вынесла в неосвещенные глубины. Потом она затихла, истощилась, стала призрачным эхом, затерявшись в кромешной тьме, в бесконечности абсолютной пустоты.

Лафайет таращил глаза в чернильную черноту, делая движения, отдаленно напоминавшие гребки пловцов. Вдали появилось нечто слабо светящееся, приблизилось, описав огромную спираль, выпучило на него глазищи шириной в ярд и ушло во тьму по спиралеобразной траектории.

— Как попасть наверх? — спросил Лафайет, но не услышал ни звука. Он понял, что фактически у него нет ни рта, ни языка, ни легких.

— Боже милосердный! Я не дышу!

Казалось, что мысль рванулась вперед и повисла в пространстве, загоревшись, как неоновый знак. Другие обрывки мыслей начали кружиться вокруг него, как обломки, плавающие у мельничного колеса:

…А — опять пра-астак из умбы-юмбы…

…попробуй дать гудок, а лучше сосчитай всех простофиль…

…сказал ему, чтобы упал замертво, дрянь…

…иими-уими-скуими-пип-пип…

…так я ему и говорю…

…направо, так, так держать!.. не двигайся…

…ЭЙ… У МЕНЯ НА НОМЕРЕ ДВЕНАДЦАТЬ БРОДЯЧЕЕ ПРИВИДЕНИЕ!

…льстивый парми, болтливый ниффли, уики скуики…

…ау, пойдем, крошка…

…ЭЙ — ВЫ — УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ!

…пум-пум-пум…

…тогда я поднимаюсь к нему, а он ко мне, а я к нему…

…ПРИВЕТ, НАРК ДЕВЯТЫЙ! У МЕНЯ ЧИТАЕТСЯ ПРИВИДЕНИЕ В ОБЛАСТИ ДВЕНАДЦАТОГО КАСКАДА.