Похититель детей - [33]

— Ну и что? Это что, настолько важно? — Он никак не мог понять, почему Грета из-за таких новостей вышла из себя.

— Ты был в тюряге, потому что убил женщину. Это правда?

Альфред молчал. Раздраженный тон Греты начал действовать ему на нервы.

— Теперь я понимаю, почему ты не спишь со мной. Герберт в тюрьме был твоим любовником. Ты — педераст, и всю жизнь был педерастом, и я тебя ненавижу!

«Ага, значит, вот оттуда ветер дует. Тюрьму она, может, простила бы, но выйти замуж за мужчину, который ее не хочет и никогда не хотел, — это уже слишком».

Он мог это даже где-то понять. И то, что она стояла в кухне в тоненькой застиранной ночной рубашке, даже вызвало у него чувство жалости.

— Где ты был все это время?

— Да так, ездил вокруг. Хотелось побыть одному.

— Два дня и почти две ночи? — Она заговорила громче, и ее голос стал холодным как лед.

Альфред поднялся. Ему хотелось закончить этот разговор. Чем раньше он уберется отсюда, тем лучше.

— Я не верю ни одному твоему слову. Я больше ничему не верю! — Грета была на грани истерики.

— И не надо. Грета, лучше оставим это. Разговор ничего не даст. Мы только будем ссориться. Наверное, будет лучше, если я сейчас уйду. Машину я оставлю себе. О’кей?

Теперь она действительно заплакала. Сидела за столом, положив голову на руки, и всхлипывала. На секунду Альфред даже задумался: может, обнять и успокоить ее? Но потом отбросил эту мысль и вышел из кухни.

В коридоре он остановился и еще раз тщательно обыскал карманы. Ага, вот он! Слава богу! Он не потерял сувенир.

Ему пришлось ходить дважды, чтобы снести чемоданы вниз. Когда он поднялся в последний раз, Грета стояла в коридоре. Поверх ночной рубашки она надела толстую вязаную кофту и придерживала ее обеими руками на груди, словно стояла на холодном ветру, а не в хорошо отапливаемой квартире.

Альфред вертел в руках связку ключей и смотрел вниз, на пол. Он впервые заметил на сером ковролине маленькие синие точки.

— Пока, — сказал он. — Я буду иногда звонить. Прости, Грета. Я не хотел причинять тебе боль.

Он повернулся и ушел, беззвучно закрыв дверь на ключ, словно тысячу раз репетировал свой уход.

Дождь прекратился. В Ханенмооре стало абсолютно тихо. Альфред, полностью расслабившись, испытывал глубокое удовлетворение. И невольно улыбался.

20

Альфред проснулся из-за того, что его бил озноб. В вагончике было сыро и холодно. Он лежал в пальто на кровати и пытался вспомнить, когда же заснул. Потом он с трудом поднялся и сел. Было темно, хоть глаз выколи. И только постепенно он начал понимать, где находится. Слева от него была стена, справа рядом с кроватью стояла пластиковая сумка. Но это было не то. Ему нужна была сумка с ремнем через плечо, в которой должен лежать карманный фонарик. Он опустился на колени и принялся ощупывать пол.

Он с отвращением прикасался к сантиметровому слою пыли, смешанному с волосами, крошками и паутиной, образовавшей неаппетитные кучки, поцарапал пальцы о ржавые гвозди и в какой-то момент испугался, почувствовав, что на пол капает кровь. Руку пекло, и, продолжая ощупывать пол, он измазал кровью песок и пыль. Но это его не беспокоило. Три года спустя никто не будет еще раз обыскивать вагончик для рабочих и, конечно же, никому в голову не придет устанавливать связь между кровью на полу и убийством Даниэля. И с его убийцей.

Он ощупал грязный пол и в конце концов нашел свою сумку, правда, на стуле. Фонарик лежал почти сверху. Первое, что он сделал, это посмотрел на часы. Половина шестого. Еще три с половиной часа, пока снаружи станет светло.

Он нашел свечки, зажег одну, капнул воском на стол, поставил свечку и выключил фонарик, чтобы сэкономить батарейки. Пришлось вытащить маленькую круглую железную печку в коридор, иначе он не выдержал бы здесь несколько дней. Он не ожидал, что будет так холодно и сыро, — проще говоря, он просто об этом не подумал. Дни, проведенные с Даниэлем Доллем, были потрясающе теплыми.

Однако дым мог выдать, что в вагончике кто-то живет. А этого следовало избегать.

Альфред решил сразу же после рассвета сходить в ближайшее село и купить что-нибудь из продуктов. Только на следующий вечер он мог бы, пожалуй, разжечь печку. Ноябрьскими ночами никто не шастал по Ханенмоору, так что риск был бы незначительным.

В ближайшие двенадцать часов у него не было шансов согреться в вагончике.

Альфред снова улегся на кровать. Он массировал застывшие, онемевшие от холода пальцы, пытался сдержать дрожь и цокот зубов, но это ему не удалось. Через полчаса он встал и вышел из вагончика. Он надеялся, что утренняя прогулка по темному Ханенмоору, по крайней мере, разогреет кровь и хоть чуть-чуть согреет ноги.

В девять часов открылся небольшой магазин «Эдека» в Ханенхорне, и в половине десятого он зашел туда. Он не хотел запомниться как один из первых покупателей, тем не менее задержался в магазине дольше, чем следовало, и почувствовал, как тепло постепенно распространяется по всему телу. Он покинул магазин примерно через час, нагруженный несколькими кольцами «Мюсли», куриными яйцами, упаковкой нарезанного хлеба, пакетиками чая, бутылкой рома, двумя пачками спагетти, томатной пастой двойной концентрации, головкой чеснока и тремя литровыми бутылками минеральной воды.