Похититель бурбона - [65]

- Я любила тебя до потопа. И любила после него. Ты единственный, кого я до сих пор люблю со времен «до потопа». Ты единственный, кого я люблю, кого всегда любила. - Она прижала ладонь ко лбу. - Я не хотела, чтобы ты проходил через все это.

- Ты всегда можешь говорить мне это. - Леви обхватил ее лицо ладонями. - Можешь мне говорить все, что хочешь. Бог Свидетель, именно это ты и делаешь. - Он улыбнулся ей, пытаясь связаться с той Тамарой, к которой он привык. Она была где-то там.

- Когда ты занимался со мной любовью, я чувствовала себя как до потопа. Я не ощущала этого.

- Что ты ощущала?

- Будто я должна делать то, чего не хочу. Будто обязана.

- Обязана делать что, детка?

Леви обнял ее, ее голова покоилась на его груди.

- Есть вещи, которые Бог хочет, чтобы я сделала, и я иногда не хочу их делать. А иногда хочу.

- Что это? Что ты хочешь сделать?

- Я хочу убить свою мать. - Ее голос был холодным как сталь и низким. Она говорила серьезно. Это не было подростковым преувеличением, связанным с гормонами. Она хотела убить мать. Она хотела сделать это сама.

Леви поцеловал ее в макушку. Если он сможет рассмешить ее, это будет подобно пламени внутри нее, и он сможет найти по нему настоящую Тамару.

- Если ты хотела разозлить свою мать, выйдя замуж за темнокожего парня, тебе стоило найти кого-то потемнее меня.

Плечи Тамары затряслись. Вот он, смех. И вот она, вернулась. Теперь он видел ее.

- Я не говорила тебе, что она сделала со мной, - прошептала Тамара. - Я не рассказывала тебе.

- Что? Расскажи, что она сделала с тобой.

- Она… сказала, что меня нужно поставить на место. Так она сказала дедушке. Она…

- Тамара, твоя мать тебя ударила? Расскажи мне правду, сейчас же.

Леви изучал ее лицо, но Тамара не могла на него смотреть. Это был ответ, который так ему нужен.

- На следующий день у меня были синяки, - ответила она. - По всему телу. Я едва могла двигаться. Даже на ступнях были синяки.

- Иисусе.

- Та ночь была самой страшной для меня. Змея ничто, Леви. Ничто.

Тамара снова посмотрела ему в глаза.

- Ты не оставишь меня одну? - попросила она, ее голос был испуганнее чем, когда змея была у его ног.

- Нет, малышка, я никогда не оставлю тебя одну.

- Пожалуйста, будь внутри меня. Я не такая безумная, когда ты внутри меня.

Она поцеловала его, и Леви ответил ей. Он почувствовал себя таким же безумным, как и она, чокнутым и диким от страха и облегчения, чокнутым и диким от злости, вызванной тем, что мать била Тамару за преступный поцелуй с ним. Что ж, они покажут ей, верно?

Леви сдернул ее трусики, стянул сорочку и опустил свои джинсы до лодыжек. Он поднял ее на руки и вонзился в нее прямо там, в ванной. Она закричала, когда он глубоко вошел в нее. Она была легкой, и опускать и насаживать ее на себя снова и снова с неистовой необходимостью, с безумием, не составляло труда. Ее спина была прижата к раковине, и удивительно как они не оторвали ту от стены. Она была такой горячей и влажной вокруг него, сжимающей его член словно рукой, крепко, но в то же время легко. Он погружался в нее, впившись в бедра, вколачиваясь так сильно, что испытывал боль. Он и представить не мог, как больно было ей. Но она хотела этого, хотела большего. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она выгибалась навстречу ему, безумно двигая бедрами, извиваясь как самка в течке. Она кончила со стоном, и ее ногти вонзились в его спину достаточно сильно, чтобы повредить кожу. Он опустил ее ноги на пол и развернул ее, наклоняя над раковиной.

Леви снова погрузился в ее влажную глубину и трахал, дергал на себя и вколачивался. Это было грубо, и ей нравилось. Это было грубо, и ему нравилось. Безумие, казалось, длилось вечность. Она снова кончила с ахом, который больше был похож на стон боли. И когда он больше не смог сдерживаться, он ухватился за ее плечи и объезжал ее, вколачивался, использовал ее ради своего удовольствия, не обращая ни на что внимания, кроме своего оргазма, и, когда он кончил, оргазм был бесконечным, он опустошал себя, не страшась опасности, последствий и обещаний, данных себе. Сейчас не время для здравомыслия. Сегодня вечером он мог умереть. Сегодня вечером она могла умереть. Ничего бы не имело значения, если бы их не стало.

Когда он закончил, то не вышел из ее тела. Он положил голову между ее лопаток и дышал. И медленно покинул ее.

- Я чувствую себя грязной, - пробормотала она. - Я хочу принять горячую ванну.

- Мы примем ее вместе. Хотя и не сейчас. Стой там, где стоишь.

Леви схватил ее за талию и снова вошел в нее. Он даже не хотел кончать. Он не этого хотел. Он просто хотел побыть в ее теле еще мгновение. Тамара, должно быть, чувствовала то же самое, потому как прижалась спиной к нему, и, когда он обвил руками ее талию, она положила руки на его. Если он потеряется в ней, то всегда сможет найти обратную дорогу.

- Ты спасла меня, - сказал Леви между медленными сладкими поцелуями. Все было медленным и страстным в душной комнате, которая пропахла сексом и потом страха.

- У меня кроме тебя никого нет. Больше нет. И ты всегда был добр ко мне.

- Я был груб с тобой.

- Даже когда ты был грубым, ты был добрым. Ты давал Кермиту морковку, и ты помнил его кличку и подстригал гриву и хвост. Помнишь тот день, когда я упала и вывихнула лодыжку? Ты поехал искать меня и привез обратно в своем седле. Я чувствовала себя принцессой, а ты был моим принцем. Ты отпускал грязные шуточки, чтобы отвлекать меня от того, как сильно болела моя лодыжка.