Похитить Похитонова! - [58]

Натыкаясь на очередной пробел в своём образовании, она всё ещё по привычке чуть-чуть стыдилась, хотя коуч Зара яро убеждала её, что глупые девушки выше котируются: незнание имён, фактов, культурных феноменов даёт мужчине повод почувствовать себя умным. Увы, в отсутствие противоположного пола невежество не сообщало лёгкой наивности беседе, а напротив, гремело, словно чугунный шар, прикованный к ноге.

Невежда поспешила вернуться на проторенную тропку:

– Вспомни, ты наверно, когда с Витюшей встречалась, была типичной восторженной первокурсницей с распахнутыми глазами?

– Была. И грустно понимать, как с годами вянет моё чувство юмора.

– Опять ты не о том! Давай, расскажи, наверное, бантики ещё носила?

– Бантики носила Настюха, – пригорюнилась Вера.

– Какая Настюха?

– Витька называл меня смешной и бежал к этой Настюхе. Вот она как раз носила белые рубахи, ситцевые платья, всё, что тебе так нравится.

– Видишь – я права! – торжествовала Додошина.

– Да, ты права. Рядом с ней я выглядела существом неопределённого пола. Ко мне можно было относиться только, как к клоуну. Я ходила в резиновых сапогах, потому что по нашей погоде иначе нельзя.

– Но Настя-то умела носить макси и оставаться чистенькой!

– Умела. Помогал отцовский водитель, который привозил-увозил её каждый день, не трудясь нас, подруг, довезти хотя бы до метро в слякоть.

– Ну, этим и отличается настоящая женщина – когда другие идут пешком, она едет с шиком.

Додошина была непробиваема.

Вера умолчала о длинных, прямых, тонких ногах соперницы, которые виднелись сквозь полупрозрачную ткань юбок. Настюха была на две головы выше неё – с Виктором вровень.

И ровня по материальному достатку. На искусствоведческий факультет она пошла лишь для того, чтобы официальной бумажкой подкрепить своё право сидеть в известной галерее, куда её устроили задолго до поступления в ВУЗ на головокружительную должность. Чувствовалось, что она приходит в студенческий мирок из мира роскоши. Частенько забывая про духи, Настюха всё равно благоухала дорогими кремами. Её простенькие холщовые торбочки, которые усладили бы взор Эвелины, украшали не пайетки, как у однокурсниц, а скромные логотипы известнейших европейских музеев.

Отчасти из-за телосложения и блёклого лица, отчасти из-за вольготного образа жизни разлапистые одеяния Настюхин облик поэтизировали; Вера в тех же нарядах выглядела бы жалко. Ей шёл спортивный стиль или сексуальный – о чём она не преминула сообщить горе-имиджмейкерше.

– То есть, ты хочешь быть похожей на гопника или проститутку? – всплеснула руками Додошина. – И каких мужчин ты привлечёшь в свою жизнь?

Холмская отказывалась оперировать такими понятиями. Ей вообще был противен весь этот маскарад, который ни на шаг не приближал счастливое воссоединение с Виктором. Что заставляло её выслушивать колкость за колкостью и даже отвечать?

– Лина, я не знаю, где ты училась на стилиста, но разве там вам не рассказывали о законе соответствия случаю?

До Додошиной снова не дошло.

– Что ты имеешь в виду? – с умным видом поправила она очки.

– Что я при всём желании не смогла бы ездить на самокате и одеваться в лён.

– Почему?

– Материаловеденья у вас тоже не было? То, что на мне сейчас надето, слишком мнётся, а бахрома будет цепляться за колёса. Да и цвет, если честно, не гармонирует с теми, в которые я обычно крашусь.

– Вот! Наконец-то ты начала понимать! Тебе не нужны эти дикие волосы и сумасшедший самокат. Ты должна быть мягкой, женственной!

– Я должна качать заднюю поверхность бёдер.

– Выброси самокат, и увидишь, как всё сразу изменится!

– Да, точно сразу всё изменится – пойдёт провисание мышц, потому что спортом мне заниматься скучно Самокат – единственная весёлая тренировка.

– Главное всей душой принять свой возраст, тогда тело будет в тонусе, – убеждённо заявила Эвелина.

Она была из тех людей, чья беда начинается длинным унылым носом, ниже безвольного подбородка переходит в костистую шею и далее расползается по всему организму, то там, то тут выпячивая из хилого туловища конечности. Такие умеют красиво увядать. Мясо не нарастает на их худых костях, а с течением лет то немногое, что есть, усыхает вместо того, чтобы опасть под тяжестью прожитого.

Поскольку груз собственной плоти был мал, Додошина считала, будто окружающим так же легко оставаться в форме. А если нет, то сами виноваты. Она подозревала обвисших ровесников в невоздержанности. Отметины болезни ей казались следами губительного пристрастия, шрамы – зарубками судьбы, обозначающими количество ошибок. Все несовершенства человеческих тел хором пели ей о жизнях более полно прожитых, чем она могла себе позволить. Зависть и осуждение, нерасторжимая пара, заменили ей правый глаз и левый.

Из всех ныне живущих Эвелина уважала только звёзд Голливуда, которые не старели, а мумифицировались. Привычные публике маски год от года только плотнее облепляли популярные черепа, и ей казалось, что это от праведной жизни: что они, как сама Додошина, сидя на мешках с золотом, лишают себя сладкого, ходят пешком вместо езды на трамвае, экономят воду, вскакивают на рассвете.

Именно поэтому, когда разговор зашёл о спорте, она намекнула, что подтянутые фигуры требуются лишь девушкам определённых профессияй, а порядочные барышни без того хороши. Тренировки – для феминисток. Далеки от истинной женственности, как весь этот ваш спортивный шик.