Похищенная страсть - [24]

Да, они проводили вместе каждую ночь. Если она была в своей комнате, он настигал ее там. Он хотел ее и занимался с ней любовью по несколько часов. Находя на ее теле чувствительные точки, о существовании которых она и не подозревала.

Правда, утром Брайар всегда просыпалась одна, мучаясь подозрением, будто он с ней и не засыпал. Дожидался, пока она провалится в сон, и просто уходил.

Были мгновения, когда она остро чувствовала одиночество. Разлуку с матерью. Если бы вернулась в Нью-Йорк, она смогла бы поговорить с Нелл об этом. В общих чертах. Конечно, она бы не стала посвящать ее во все детали отношений с Фелипе.

Щеки горели.

Она не знала, как относиться к этой ситуации. Иметь физическую близость с мужчиной, от которого следовало бы держаться подальше.

Когда Брайар пыталась думать о своей прежней жизни, до появления Фелипе, та представлялась призрачной. По какой-то причине последние недели в Санта-Милагро оказались такими красочными и насыщенными, что умудрились вытеснить прежние воспоминания.

Просто фокус какой-то. Будто Фелипе наложил на нее волшебное заклятие. Хотя она и не верит в магию. Точнее, не верила до тех пор, пока не выяснила, что принцесса, а потом оказалась перенесенной в чужую страну прекрасным, но властолюбивым принцем.

Невероятно, но факт. В чужой стране, в непривычной для себя роли ей стало гораздо комфортнее, чем когда-либо. Не только потому, что она занималась образовательными программами, разработкой грантов и схем финансирования для учреждений культуры, каталогизацией произведений искусства из музеев, которые были закрыты в период правления короля Доменико.

Искусство всегда заставляло ее чувствовать себя живой, правда, было и нечто большее. Фелипе не требовал от нее ничего, кроме того, чтобы она принимала его сторону и находилась рядом, когда ему хотелось насладиться ею. И не требовалось, чтобы она вела себя определенным образом, играла роль совершенства или тихони. Фелипе нравилось заводить ее, он наслаждался проявлением активности в постели. Когда Брайар думала об этом, ее щеки начинали гореть.

Она разбирала произведения искусства, находившиеся в дальних комнатах дворца. Там было много интересных артефактов, хотелось рассортировать их, пригласить оценщика, чтобы узнать их истинную ценность.

Она изучала историю новой родины, пытаясь представить обстановку, в которой создавались эти произведения. Выяснилось, что периоды мира и процветания были гораздо короче, чем времена деспотических режимов. Однако творцы создавали прекрасные шедевры даже в смутные времена.

Во дворце хранились в основном личные коллекции. Портреты прежних правителей и их родственников, драгоценности и короны, запертые в хранилище. Брайар хотела, чтобы все это было выставлено, а не пылилось в закрытых комнатах. Фелипе, казалось, было все равно, поэтому она действовала по собственному усмотрению.

Фелипе оставался для нее загадкой. Иногда приятный и обходительный, а потом вдруг грубый и агрессивный. Любителя порядка, следящего за своим внешним видом, в ночь смерти отца вдруг обуяла страсть к хаосу и разрушению, направленному в том числе и на нее.

Брайар чувствовала, что щеки стали еще горячее. Еще раз глубоко вздохнула и обратила внимание на картины, сваленные у стены. Переворачивая и рассматривая их, нашла пейзажи и натюрморты в позолоченных рамках. Как вдруг среди них обнаружился портрет незнакомой женщины, очень красивой. Черные волосы были собраны в пучок, губы изогнулись в полуулыбке. Казалось, она скрывает порочные тайны. Женщина напомнила Фелипе.

— Что ты делаешь?

Она подпрыгнула от неожиданности.

— Изучаю предметы искусства, как мы и договаривались. Делаю описи для музеев.

— Это не искусство. — Его тон был странным.

Она нахмурилась.

— Это картина.

— Это моя мать, — бросил он жестко.

Она посмотрела на картину, потом на него.

— Вообще-то я поняла.

Он улыбнулся.

— Правда? А мне казалось, мы с ней не похожи.

— Так и есть, — сказала она мягко, не уловив его настроения. Попытка отследить эмоции и чувства Фелипе походила на желание удержать горстку песка в руке. Казалось, вот он, на ладони, но одно движение, и все, высыпался, а ладонь пуста.

— Я бы предпочел, чтобы ее вещи остались здесь.

— Я не знала, что это вещи твоей матери.

Он кивнул.

— Да. Думаю, к ним никто не прикасался со дня ее смерти.

— Сколько тебе было лет, когда она умерла?

— Семь.

Он пересек комнату и подошел к окну, снабженному решетками. Она знала, что их ставят, чтобы избежать несчастных случаев, и почему-то подумала об этом именно сейчас.

— Она умерла здесь, — сообщил он.

— Она была больна?

— В каком-то смысле. Во всяком случае, не совсем в порядке, это точно.

Она промолчала, поскольку с некоторых пор заметила: если Фелипе хотел о чем-то рассказать, он рассказывал, а если уж решил молчать, принуждать его было бессмысленно. К нему нужен иной подход.

Она опять вспомнила, как они вели себя недавно. Он жестко взял ее за запястья, держал руки у нее над головой. Сейчас грубая щетина покрывала его подбородок, и ей это понравилось. Брутальный мужчина.

Он прижал ладони к стеклу, она заметила, что он смотрит на свои манжеты. И опять промолчала. Собирая о нем информацию буквально по кусочкам. С момента, когда впервые увидела. Он очаровал ее, затронул глубинные струны души. Почему? Это необъяснимо. Разве что, казалось, он нуждается в ней.