Похищенная страсть - [25]

Всю жизнь она нуждалась в людях, ее окружавших. Вела себя правильно, старалась быть хорошей, чтобы оправдать чужие ожидания.

Он нуждался в ней так, что даже похитил ее. Возможно, с помощью столь странных умозаключений она старалась его оправдать.

— Мои манжеты были не идеальны, — оправдывался он.

— Что?

— Все началось с этого. Я никогда не слыл безупречным, как мой отец. И он винил в этом мать. Требовал недостижимого совершенства. У меня не было нянек, отец настаивал, чтобы мать сама ухаживала за мной. Иначе на что еще она была годна?

— Как ты узнал об этом? Ведь неправильно, когда маленький мальчик становится свидетелем родительских ссор.

Злая улыбка промелькнула на его лице.

— Отец хотел, чтобы я был свидетелем того, что он делает с матерью. Если я плохо вел себя, он давал пощечину матери у меня на глазах. И, наоборот, наказывал меня за ее проступки. Видишь ли, гораздо больнее видеть, как твоя мать пострадала из-за того, что ты, к примеру, заговорил в тот момент, когда нужно молчать. Она всегда была очень деликатной. И сбежала от него. Улетела как птица.

— Она бросила его?

— Выпрыгнула из окна. — Фелипе ударил по стеклу. — Вот почему здесь решетки. Думаю, отец не хотел, чтобы кто-то другой из его семьи погиб подобным образом. Это плохо отразилось бы на его репутации.

Фелипе сказал это бесстрастно, но у Брайар перехватило дыхание от горя и сочувствия матери и маленькому мальчику, на глазах которого разыгралась трагедия.

— Мне очень жаль. Не понимаю, как ему это сошло с рук. Он мучил вас обоих. А как же общественное мнение?

— Все думали, что это несчастный случай. И конечно, мой отец следил за тем, что писала пресса. Поэтому никто не задавал вопросов.

— Значит, никто не знал. Никто ничего не знал.

— Да, — сказал он жестко. — Для страны, для мира нужно было делать вид, что все хорошо.

— Какое отношение это имеет к твоим манжетам? — Она давно заметила, что он постоянно их поправляет, запомнила это навязчивое движение с первой встречи.

— Был прием на государственном уровне. Мой отец должен был присутствовать там со своей семьей. Мои рукава были закатаны. Мама пыталась защитить меня. Отец направил свой гнев на нее, ударил ее. Снова и снова. А потом она подошла к окну. И вышла из него. — Он нахмурился. — Я хотел последовать за ней. Но подумал, что это небезопасно. Хотя не понимал почему, ведь мать выпрыгнула. Я осознал все гораздо позже.

У нее пересохло в горле, она не могла произнести ни слова. Фелипе внимательно посмотрел на нее.

— Ты шокирована?

Брайар прижала руку к груди.

— Да. Страшная история. Должно быть, это было ужасно. Ты видел ее, видел свою маму.

— Да. Теперь ты понимаешь, почему я так ненавижу отца. Он отвратителен, Брайар.

Она молча кивнула, с трудом сглотнув. Ее удивило, что он находится в этой комнате, стоит около окна. Если бы она пережила нечто, никогда не смогла бы сюда войти.

— Тебе интересно, как я себя чувствую здесь. Со мной все в порядке. Возможно, тебе это покажется странным. Так показалось бы любому нормальному человеку, имеющему сердце. Но у меня его нет. Я его вырезал себе много лет назад. Потому что опасно испытывать чувства. Если ты чувствуешь, тебя можно сломать. Мой отец пытался это сделать. Заставил меня приходить сюда. Сказал, что не позволит мне стать мягче, слабее, не разрешит создать здесь святилище матери. Сейчас, когда у меня появилась реальная власть, я расскажу всему миру о его преступлениях, перепишу учебники истории. Дело не в комнате. Это всего лишь четыре стены и окно. Дело в моих воспоминаниях, а они всегда со мной.

Впервые Брайар действительно увидела монстра внутри его. Память и ужасы, которые он пережил. Этим обусловлены его безумные поступки. Но это совершал не он. Она видела перед собой маленького брошенного мальчика, пережившего то, что не предназначено для него, и который наивно полагал, что может улететь в окно вслед за матерью.

— У тебя есть сердце, Фелипе, — сказала она приглушенным голосом.

Он нахмурился.

— Не уверен. Да и зачем оно мне?

Она не могла ответить. Но хотела дать понять, что он не сломлен, а у его отца нет власти, чтобы удерживать сына в неэмоциональном состоянии, необходимом для его безопасности. Старик мертв и бессилен. Она хотела, чтобы он это понял.

«Для чего? Для тебя? Потому что хочешь, чтобы это было правдой?»

Она сделала шаг назад, эти мысли заставили ее промолчать. Может быть, это было из-за нее. Из-за того, что она хотела, чтобы он нуждался в ней.

— Не знаю.

— А я знаю, что мне нужно делать. Для моей страны. А для этого сердце не нужно. Разве я не добр к тебе?

— Ты похитил меня.

Он махнул рукой.

— Разве я не доставил тебе удовольствие, дорогая?

Удовольствие — это не любовь. Но она этого не сказала.

— Да.

— Для этого мне не нужно сердце. Мне нужно только это.

Он взял ее руку и прижал к брюкам, чтобы она почувствовала его возбуждение.

И как после этого злиться на него.

— Ты очень плохой. — Она не осуждала его. — И сам это знаешь.

— Да, — ответил он легкомысленно.

И поцеловал ее, чтобы доказать, что все это не имеет значения. И доказал достаточно эффективно.

Тепло затопило ее тело, сердце. Брайар не могла отрицать правды. Она полюбила его, и не имеет значения, есть у него сердце или нет. Она нуждается в нем, хочет, чтобы и он полюбил ее. Позже она выяснит, почему чувствует это, а сейчас просто прижалась к нему. И почувствовала уверенность, какой никогда не испытывала. Она не чувствовала, что отличается от других людей. Больше не чувствовала себя неправильной. Будто потерянный пазл наконец нашелся и встал на свое место.