Похищение сабинянок - [35]

– Значит, основные моменты… Восстанавливается общественная собственность на средства производства, нетрудовые доходы конфискуются. Цены возвращаются на уровень восемьдесят пятого года. Категорически запрещается пьянство, тунеядство, нищенство…

– А куда вы денете нищих, бомжей, алкашей?

– Знаете бывший лагерь НКВД? Так вот, он как раз сейчас расконсервируется. Чиним колючую проволоку, вышки, бараки. Через неделю всю эту шушеру с добавлением ВИЧ-инфицированных собираем и отправляем туда. Теперь это будет Центр социальной реабилитации. Трудовая терапия, политбеседы и все такое прочее… Кстати, освободившееся жилье отдаем ветеранам и инвалидам.

– А что с преступностью?

– Война! Без всякой пощады! При малейшем сопротивлении работнику милиции – расстрел на месте! А кто успеет сдаться – туда же, в лагерь… То есть в Центр…

– А как с бизнесменами?

– Всяких там спекулянтов и рэкетиров – туда же, в бараки! Там же сосредоточим и все общественное производство. Создадим два сектора: промышленный и аграрный. Рабочих рук хватит! Этот Центр полностью обеспечит нас и едой, и одеждой, и всем прочим. По самым низким ценам.

– А вы еще обещали каждой матери-одиночке по мужу! – взволнованно пискнула пригожая корреспонденточка еженедельника «Ягодка».

– А как же! – президент с удовольствием повел взглядом по стройным ножкам журналистки, чуть прикрытым широкими «семейными» трусами, которые женщины недавно стали носить вместо юбок. – Уже подготовлен приказ по армии: каждой одинокой женщине выделяется персональный солдатик. Для помощи… – генерал хохотнул. – По дому, конечно…

– А как насчет СССР? – сорванным на митингах голосом просипел сотрудник печатного органа радикальных патриотов.

– Полностью восстановим! – рубанул ладонью воздух генерал. – Это дело ближайших месяцев! Наш ПУК, куда входят самые мощные регионы России, станет ядром обновленного Союза. По согласованию с вновь избранным Верховным Советом СССР на меня как на президента ПУК одновременно будут возложены и обязанности президента СССР. А вы, ребята, меня знаете. Я слов на ветер не бросаю! Вот увидите – скоро наш могучий ПУК прогремит на весь мир!..

Генерал Кумачов выпрямился во весь свой невеликий рост, расправил узкие плечи и потряс над головой опорожненной до дна пивной бутылкой.

Оберег

Весна в крохотной, но страшно независимой и нестерпимо суверенной прибалтийской стране была в самом разгаре. Утро выдалось ясное, солнечное, но северный ветер донес студеный привет с Ледовитого океана, и собравшиеся у столичной ратуши пожилые люди с плакатиками в руках поеживались от холода.

В основном тут толпились «русскоязычные оккупанты» – те, что когда-то в очередной раз освободили эти места от очередных захватчиков и построили уж никак не меньше трех четвертей здешней промышленности. Новые власти после отделения от Союза, ошалев от вседозволенности и бесконтрольности, поторопились узаконить в новоиспеченной державе очередной вариант апартеида. Против этого и протестовали не желающие выступать в роли негров люди.

Чуть поодаль кучковались полицейские. Молодые кряжистые парни в новенькой экипировке, присланной то ли шведами, то ли аж самими американцами, тоже слегка озябли, тайком от начальства глотнули крепкой местной водки и теперь, оживленно переговариваясь на государственном языке с легкими вкраплениями еще не забытого русского матерка, толкались, прыгали на месте, фехтовали дубинками и вообще вели себя, точно второклассники на большой перемене. Они с нетерпением предвкушали момент, когда поступит приказ и можно будет разогреться уже по-настоящему, круша направо и налево малочисленных и слабосильных «оккупантов».

Командир полицейских, долговязый блондин лет тридцати с костистым продолговатым лицом и водянистыми серыми глазами католического святого, лишь на прошлой неделе получил повышение и теперь гонористо, словно надевшая «клевый прикид» девочка-подросток перед отчаянно завидующими подружками, прохаживался туда-сюда по мостовой, то и дело непроизвольно скашивая глаза на новенькие знаки отличия. Наконец он взглянул на часы и уже было поднял руку, собираясь отдать команду на штурм, как вдруг остановился. Уставившись в толпу демонстрантов, он торопливо достал из-за борта куртки рацию и проговорил:

– Первый! Первый! Я Второй! Срочное сообщение!

Рация похрипела, побулькала, потом внутри у нее что-то щелкнуло, и наружу вырвался недовольный начальственный баритон:

– В чем дело, Второй? Почему не начинаете акцию?

– Господин Первый! Докладываю: он снова здесь!

– Кто – он?

– Мельман.

– Кто-кто?

– Подполковник Советской армии в отставке Яков Моисеевич Мельман, – четко доложил полицейский командир.

– Ах, то-от… – раздумчиво протянул баритон. И после паузы уточнил: – Пресса есть?

Командир осмотрелся. По краям площади уже рассредоточились жиденькой цепочкой броско одетые мужчины и мужеподобные женщины с фотоаппаратурой и телекамерами.

– Есть, – сообщил командир.

– И западные?

– Так точно.

– Та-ак… – баритон снова сделал паузу. – Это из-за него в прошлый раз весь сыр-бор разгорелся? Верно?

– Так точно! – сокрушенно отозвался командир. – Сколько раз метелили этих русских и никто даже ухом не повел. А стоило зацепить одного старого жи… еврея – и тут же по всему миру вопли начались. Да вы сами знаете. А ему всего-то очки разбили. Да и то случайно. И на тебе! Америка мигом осудила, – командир язвительно передразнил, – «акт насилия и нарушения прав человека». И другие страны ее поддержали.