Похищение премьер-министра - [118]

– А как же быть с графом?

– Чем больше я думал об этом деле, тем более убеждался, что он здесь совершенно ни при чем. Этот человек слишком дорожит своей шкурой, чтобы пойти на убийство. Оно никак не вяжется с его репутацией.

– Да, месье Пуаро, – сказал Холлидэй, – я перед вами в неоплатном долгу. Лишь отчасти его сможет покрыть тот чек, что я выпишу вам после ленча.

Пуаро скромно улыбнулся и тихо шепнул мне:

– Наш славный Джепп, конечно, припишет себе официальные заслуги, и хотя он заполучил свою Грейси Кидд, но, как говорят американцы, убей меня бог, если он догадается, как мне это удалось!

Коробка конфет

В тот вечер была жуткая погода. За окнами противно завывал ветер, а дождь со страшной силой лупил в окна.

Мы с Пуаро сидели перед камином, протянув ноги к его живительному огню. Между нами располагался низенький столик. С моей стороны на нем стоял отлично приготовленный горячий пунш, а со стороны Пуаро дымился густой ароматный шоколад, который я не стал бы пить даже за сотню фунтов! Отхлебнув из розовой фарфоровой чашки глоток этой густой коричневой жижи, Пуаро удовлетворенно вздохнул.

– Quelle belle vie![39] – проворковал он.

– Да, наш славный старый мирок, – согласился я. – Вот я тружусь себе потихоньку, причем неплохо тружусь! И вот вы, знаменитый…

– О, mon ami! – протестующе воскликнул Пуаро.

– Но ведь так и есть. Все именно так! Вспоминая длинную череду ваших успешных расследований, я могу только изумляться. Мне не верится, что вам известно, что такое провал!

– Вы, должно быть, шутите, только большой оригинал мог придумать такое!

– Нет, а серьезно, разве у вас бывали неудачи?

– Сколько угодно, друг мой. А что вы хотите? La bonne chance, увы, не всегда сопутствует нам. Бывало, что ко мне обращались слишком поздно. И частенько кто-то другой опережал меня перед самым финишем. Дважды из-за внезапной болезни удача ускользала от меня в последний момент. У каждого бывают свои взлеты и падения, mon ami.

– Я совсем не это имел в виду, – возразил я. – Я спрашивал о полном провале, который произошел из-за вашей собственной ошибки.

– А, понимаю! Вы спрашиваете, попросту говоря, случалось ли мне оказаться в роли патентованного дурака? Однажды, мой друг, однажды… – Тихая, задумчивая улыбка блуждала по его лицу. – Да, однажды я едва не свалял дурака. – Он резко выпрямился в своем кресле. – Итак, мой друг, я знаю, что вы записываете истории моих маленьких успехов. А сейчас вы сможете добавить к этой коллекции историю моего провала!

Наклонившись вперед, он подбросил очередное полено в огонь. Затем, тщательно вытерев руки салфеткой, висевшей на крючке возле камина, он откинулся на спинку кресла и начал свой рассказ:

– История, которую я собираюсь рассказать вам, произошла в Бельгии много лет назад. Как раз в то время во Франции шла ожесточенная борьба между церковью и государством. Месье Поль Дерулар был неким заслуживающим внимания французским депутатом. То, что его ждал портфель министра, было секретом Полишинеля. Он принадлежал к радикальной антикатолической партии, и было очевидно, что, придя к власти, он столкнется с ожесточенной враждой. Он был весьма своеобразной личностью. Он не пил и не курил, но в других отношениях тем не менее был не столь безупречен. Вы же понимаете, Гастингс, c’était des femmes… toujors des femmes![40]

Несколькими годами раньше он женился на одной даме из Брюсселя, которая принесла ему солидное dot. Несомненно, эти деньги сыграли положительную роль в карьере месье Дерулара, поскольку его семья не считалась богатой, хотя он всегда при желании имел право именовать себя бароном. Этот брак оказался бездетным, и его жена умерла через два года после их свадьбы… упала с лестницы. Среди наследства, которое она завещала ему, был особняк в Брюсселе на авеню Луиз.

Именно в этом доме он внезапно умер, и это событие совпало с отставкой министра, чей портфель он должен был унаследовать. Все газеты напечатали длинный некролог о его жизненном пути и успешной карьере. Его смерть, которая произошла совершенно неожиданно вечером после ужина, была объяснена остановкой сердца.

В то время, mon ami, я служил, как вам известно, в бельгийской сыскной полиции. Смерть Поля Дерулара не особенно взволновала меня. Как вы также знаете, я являюсь bon catholique, то есть его кончина показалась мне благоприятным событием.

Дня через три, у меня как раз только что начался отпуск, мне пришлось принять у себя на квартире одну посетительницу. Дама была под густой вуалью, но, очевидно, совсем молодая; и я сразу понял, что передо мной jeune fille tout à fait comme il faut.

«Вы месье Эркюль Пуаро?» – тихим, мелодичным голоском спросила она.

Я слегка поклонился.

«Из сыскной полиции?»

Я вновь поклонился и сказал: «Присаживайтесь, мадемуазель, прошу вас».

Она присела на стул и подняла вуаль. Ее лицо было очаровательным, хотя припухшим от слез и измученным, словно ее терзала какая-то мучительная тревога.

«Месье, – сказала она, – я знаю, что вы сейчас в отпуске. Следовательно, можете взяться за одно частное расследование. Понимаете, я не хочу обращаться в полицию».