Похищение - [21]

— Он остается тем человеком, с которым ты выросла, — осторожно говорю я, на цыпочках продвигаясь по минному полю ложных утешений. — Он тот же, кем был вчера.

— Ты так считаешь? — отвечает Делия. — У нас с Эриком случались довольно непростые ситуации, но мне никогда и в голову не приходило схватить Софи и убраться куда подальше, чтобы он ее больше не увидел. Я не могу представить, что может заставить человека так поступить. А вот мой отец, похоже, смог это сделать.

Я по собственному опыту знаю, что мы далеко не всегда понимаем и принимаем выбор, сделанный нашими близкими. Однако продолжаем их любить. Дело не в понимании. Дело в прощении.

Но на то, чтобы узнать это, мне понадобилась вся жизнь. И куда это меня привело? А привело это меня к тому, что попроси Делия меня прыгнуть в океан — и я уже напяливаю резиновые сапоги. Некоторые уроки невозможно преподать — их можно только усвоить.

— Не сомневаюсь, у него были на это причины, — говорю я. — И я уверен, что он хочет с тобой поговорить.

— И что тогда изменится? Все станет как прежде? Я почему-то сомневаюсь, что мама будет приходить к нам на обед по воскресеньям и мы вместе будем хохотать над старыми добрыми временами. И я не знаю, как теперь смогу слушать его и не подозревать в каждом слове подвох. — Она начинает плакать. — Если бы этого ничего не произошло… Лучше бы я ничего не знала…

Секунду поколебавшись, я заключаю ее в объятия: я всегда осторожен в прикосновениях к Делии, каждое из них дается мне дорогой ценой. Я чувствую, как ее сердце бьется возле моего — они словно сокамерники, говорящие сквозь тюремную стену. Я лучше, чем ей кажется, познал неизгладимость истории. Можете ее маскировать, можете штопать и чистить ее поверхность, но вы никогда не забудете, что под нею скрыто.

Я — законченный эгоист! — наклоняюсь, чтобы вдохнуть аромат ее волос. Делия рассказывала мне, что запах каждого человека уникален, как снежинка. Если бы мне завязали глаза, я нашел бы Делию по запаху. Она пахнет лилиями, и снегом, и свежескошенной летней травой — это одеколон моего детства.

Она делает неосторожное движение, касаясь моих губ нежнейшей кожей чуть ниже уха, и этого достаточно, чтобы я отскочил как ошпаренный. Я знаю, каково это, когда ты просыпаешься, полагая, что можешь набрать актеров на главные роли в своей жизни, и тут же осознаешь, что сам находишься в зрительном зале. Пьеса Делии резко изменилась посредине акта, и хотя бы я должен остаться ее постоянной величиной. Она всегда доверяла мне починку любого неисправного предмета: севшего аккумулятора в машине, затопленного погреба, разбитого сердца. На устранение этой поломки мне явно не хватит мастерства, но я все же постараюсь ее спасти. Сейчас я буду положительным героем. И совсем скоро Делия поймет, что отрицательным я тоже могу быть.

— Софи! — кричу я. — Время истекло!

Она, запыхавшись, сбегает с лестницы.

— У мамы нет…

— Надевай пальто, — командую я. — Пойдем в школу.

Софи еще достаточно маленькая, чтобы эта новость ее не обрадовала. Она убегает в прихожую, Делия опасливо выглядывает в окно.

— А этих шакалов ты, должно быть, не заметил?

Я пытаюсь не думать о том, что скажет Делия, когда увидит завтрашний выпуск газеты.

— Заметил, — как можно легкомысленнее отвечаю я. — Но я же один из них. А своих собратьев мы не едим.

— Я не хочу выходить из дома…

— Но ты должна выйти!

Сейчас Делии меньше всего нужно сидеть взаперти и ждать телефонного звонка, размышляя, почему ее мать молчит. Ни одна причина не утолит ее многолетней тоски.

Софи подбегает ко мне, и я, присев на корточки, помогаю ей застегнуть куртку.

— Отвезем ее в школу, — говорю я Делии, — а оттуда отправимся прямиком в тюрьму.

Сегодня утром меня вызвала в редакцию «Газеты Нью-Гэмпшира» мой главный редактор — женщина по имени Мардж Джераги, женщина, курящая кубинские сигары и упорно называющая меня полным именем (которое совершенно кошмарно звучит).

— Фицвильям, — сказала она, — присаживайся.

Я опускаюсь в дряхлое кресло напротив ее стола. Офис «Газеты Нью-Гэмпшира» выглядит именно так, как и должен выглядеть офис издания, которое можно в буквальном смысле прочесть от корки до корки во время визита в уборную: обшарпанные серые стены, флуоресцентные лампы, подержанная мебель. У нас есть приличная приемная и один божеский конференц-зал, куда раз в год для интервью спускается с небес губернатор штата. Неудивительно, что большинство наших репортеров предпочитает работать на дому.

— Фицвильям, — повторила Мардж, — я бы хотела поговорить с тобой об этом похищении.

На столе лежит вчерашний номер, открытый на моей статье; полоса всего лишь вторая, потому как в Нашуа кто-то убил человека и покончил с собой.

— А конкретнее?

— В твоем материале кое-чего недостает.

Я удивленно вскидываю бровь.

— Все вроде бы на месте. Все факты, историческая справка, прямая речь подсудимого. Если вы хотите, чтобы судебное слушание выглядело сексуально, смотрите сериалы.

— Я не критикую твое мастерство, Фицвильям. Я критикую твое усердие. — Она выпустила кольцо дыма прямо мне в лицо. — Ты не задумывался, почему я сняла с тебя «Очевидное-невероятное» и назначила эту историю?