Похищение на бис - [43]

Ни у кого из нас интуиция даже не почесалась. А должна была!

— Олдяк потом скандал закатил — только держись! Ухажеры за ней табунами носились, а она, сексица такая, только хвостом крутила, а все бизнес-сферы, и в морду никому не дашь, вот он и бесился, она сама рассказывала, жутко довольная. А то раскатал было губу, за одной такой испанкой намылился приударить, а тут фигушки, пришлось за женой следить, так ему и надо. Пусть знает!

Почему Зуза сочувствовала пани Мариэтте, которую терпеть не могла, оставалось загадкой, но для нас сейчас важно было другое. Мы только поощрительно поддакивали в ожидании продолжения. Зуза нас не разочаровала.

— Еще тетя говорила, что он ревнивый, как этот из сервиза., из сериала., нет, как же… из сераля этого… ну, которому мерины гарем стерегут. А пани Ядя тогда спросила, откуда, мол, рисуночек, так Мариэтта, Бодей его называла, говорит — гений, но рассеянный, сам не помнит, что нарисовал. О, точно! Тетя тоже Бодю вспоминала, был такой в редакции, Олдяка всякий раз кондрашка хватала! Этот Бодя как начнет, так просто чудо, а конца не дождешься. Уж так с ним цацкались, а все без толку…

При помощи нескольких наводящих вопросов Ане удалось установить, что упомянутый Бодя — художник, занимается обложками, рекламками. Олдяк носился с ним, как курица с яйцом, но заставить работать нормально не смог. Таким образом, он был вполне достоин зачисления в группу приятелей, равно как и неприятелей, пана Олдяка. Фамилии пресловутого Боди Зуза не помнила, хотя тетя один раз называла. Как он выглядит, понятия не имела, так как никогда с ним не встречалась.

— А Мариэтта ему за те наброски платила? — поинтересовалась Аня.

— Господь с вами! — возмутилась Зуза. — Уж если, так только натурой, но не похоже, о любовнике так не отзываются. Не знаю, как сказать, что-то я краем уха слышала, раз только, далее слов не подберу… Что вроде он за одной, на пани Мариэтту похожей, ухлестывал? Или наоборот, она на него вешается, на Мариэтту похожая, а Мариэтта не вешается… Не знаю, что-то в этом роде говорили, но я не разобрала.

Мне живо представилось, как выглядел бы допрос Зузы в полиции, и я горячо посочувствовала следственным органам. И эти люди пытались бы от нее что-нибудь узнать… Слезы душат.

— Я вообще про другое хотела, — энергично продолжала племянница секретарши, не теряя желания поделиться сплетнями. — Пани Мариэтте очень Лясковский глянулся, они все знакомы были, и на одной тусовке, высший класс, сплошная элита, на Лясковской наряд был — отпад, Мариэтта головой об стенку билась, что от Боди. Тоже ей рисуночек набросал, представляете, этой грымзе! Да на ней все как на корове седло, и ножки у нее коротенькие!

Похоже, Зуза здорово недолюбливала неизвестную нам Лясковскую. Мое сочувствие к полиции росло в геометрической прогрессии.

— А Лясковский тоже на Мариэтту глаз положил и аж копытами стучал, вот мужик — хоть на выставку! — добавила Зуза с завистью, что тут же сделало понятной ее неприязнь к коротконогой Лясковской.

Думаю, всем присутствовавшим пришло в голову, что хулить и поносить пана Олдяка совсем не обязательно должен мужчина… Женщина, во всяком случае в лице Зузы, справлялась с этим приятным заданием преотлично. Закусывая сухое вино пирожными, она продолжала трещать без умолку, хотя с вином не перебарщивала — главным источником жизненных соков для нее оставалась человечина.

Все прозвучавшие имена и фамилии Малгося тайком записывала в старую тетрадь в твердом переплете, которую держала на коленях под столом. Зузу отвезли домой вместе с моими юбками в надежде на пополнение знаний, когда доставит их обратно.

Мы занялись сортировкой и анализом полученной информации.

— Вот если бы завтра удалось извлечь столько же из Наталки! — размечталась Малгося, извлекая из-под стола древнюю тетрадь. — Вечно у тебя такие полезные вещи черт-те где валяются, я случайно нашла. Совсем чистая, неиспользованная, а ей лет сто как минимум!

* * *

Просто чудо, что Павел начал говорить, когда я уже поставила свою чашку с чаем на стол, а то бы точно упустила.

— Мой младший брат. Ты о нем ничего не знаешь. Это мой сводный брат, по отцу. Ты с матерью дружила, а она бы первым же словом о нем подавилась…

Я плюхнулась в кресло и принялась напряженно размышлять. Знакомы мы с ним были лет с четырнадцати — его, а не моих. Мать Павла была моей подругой и как раз только что развелась. Ни о каких дополнительных сыновьях я ничего от нее не слышала, а теперь уже и не услышу, так как она умерла несколько лет назад. Отца я тоже знала, и как-то не похоже было, впрочем, он тоже умер…

— Скажу прямо, — продолжал Павел, вернувшийся в свое обычное уравновешенное состояние, хотя все еще немного смущенный. — Он младше меня на пятнадцать лет и возник в крайне неблагоприятный момент, когда родители подумывали, не сойтись ли им снова. Особенно отец. Мама сомневалась, а как о нем узнала, так рассвирепела, что, если бы не онемела от ярости, точно запретила бы мне с ним видеться. А отец — наоборот, ну, и вот…

Мне понадобилось время, чтобы освоиться с такой сногсшибательной новостью. Организм мой функционировал уже нормально, так как меры по его оживлению я начала предпринимать с восьми утра, а Павел как человек тактичный приехал к одиннадцати. Память мне никаких подлостей не подстраивала.