Похищение Луны - [42]
Но Тараш пропустил его слова мимо ушей.
Гвандж подвел лошадь. Тараш снял френч, передал его Лукайя, туго опоясался башлыком Арзакана и ловко вскочил в седло.
Тамар и Дзабули, чтобы лучше видеть состязающихся, стали на дубовые бревна.
Исинди еще не начиналась, но наездники уже разделились на два отряда.
Около сотни всадников расположились на западной стороне поля, столько же — на восточной, шагах в сорока от черты ворот.
Гвандж Апакидзе стоял рядом с Тамар. Шардин Алшибая незаметно обнял за талию Дзабули. Ее упругое теплое тело влекло его куда сильнее, чем исинди.
— Странно, — удивлялся какой-то старик в башлыке, глядя на Тараша. — Где этот образованный человек научился ездить?
— Покойный его отец имел целый табун, — отвечал ему другой, стоявший рядом.
Тамар с нетерпением ждала, кто возьмет верх: Гунтер, на котором скакал Тараш, или Арабиа?
Дзабули волновалась не меньше; она хорошо знала, чья победа доставила бы ей больше радости.
Сзади напирал народ.
Шардин, пользуясь теснотой, еще сильнее прижимался к Дзабули.
Девушка осторожно отодвигалась от него, но стоило качнуться бревну, и Шардин как бы нечаянно хватал ее за руки выше локтя.
От возбуждения у него так застлало глаза, что он не видел ни Арабиа, ни Гунтера.
Больше всех беспокоился Гвандж Апакидзе. Для него было очень важно, кто победит: дворянин или крестьянин?
Гунтер казался Гванджу лучше выхоженным, и он был уверен в его превосходстве. Что же касается наездника, — ничего не значит, что Тараш вырос за границей. Как может какой-то Звамбая в чем бы то ни было победить Эмхвари.
Заслоняя рукой глаза от солнца, Гвандж, не отрываясь, следил за состязанием.
От отряда отделился жеребец цвета львиной шерсти — Дардиманди, англо-араб Мухрованского коннозаводства. На нем сидел какой-то грузин из Тбилиси, красный командир.
За ним на отличном кабардинце вылетел коренастый тюрк, конюх Абдулла Рамаз-оглы. Конь отливал блеском воронова крыла, задние ноги — в белых шашках. Клубы пыли, поднятой лошадьми, окутали всадников, скакавших в золотой завесе, наброшенной на землю заходящим солнцем…
Но вот в поле вырвались Арзакан Звамбая на Арабиа и Тараш Эмхвари на Гунтере.
— Жеребец, на котором скачет Эмхвари, — утверждал Гвандж Апакидзе, — от Уайт-Стрит, кобылы принца Ольденбургского, из коннозаводства Вильгельма… Отец ее, как говорят, — жеребец из Тбилисского коннозаводства, по прозвищу Пикриа…
Гунтер и Арабиа поравнялись и полетели по синевшему в сумерках полю.
Огненный Гунтер и караковый Арабиа, скакавшие рядом, были подобны легендарным коням Аполлоновой колесницы.
Через некоторое время, перейдя на рысь, они поскакали обратно. Опять рядом. Гвандж, видя это, заволновался.
Тараш Эмхвари присоединился к своей группе. Теперь из другого отряда выпустили на поле некоего Ашхвацава на наркомземовской полукровке.
Ашхвацава пронзительно гикнул по-абхазски, вызывая Арзакана, и оба двинули коней друг на друга, грудь в грудь.
Но и тут Арзакан не уступил сопернику первенства.
Кац Звамбая неподвижно сидел на своей кобыле. Он зорко следил за джигитовкой воспитанника и сына, затем за состязанием сына и Ашхвацава. И решил так: если кто-нибудь отобьет первенство у рода Звамбая, он сам тотчас же выйдет на ристалище.
Гвандж, протолкавшись сквозь тесные ряды зрителей, направился к ближайшему отряду всадников.
— На бурку! На бурку! — крикнул он и расстелил на лужайке свою выцветшую бурку.
Гвандж Апакидзе изо всей мочи добивался победы Тараша Эмхвари и о чем-то шептался с судьями. Они снова выпустили Тараша на Гунтере.
Как ни старался Тараш, однако не смог заставить Гунтера, прошедшего европейский тренинг, проделать на бурке хотя бы одну фигуру. Шея лошади оказалась недостаточно поворотливой.
Опять выехал Ашхвацава. Пустив коня во весь опор, он дважды попытался осадить его на бурке, но разгоряченный конь оба раза перемахнул через нее.
Наступила очередь Арзакана.
Арабиа заартачился. Кинул взгляд на бурку, сердито фыркнул и метнулся, унося всадника далеко в сторону.
Гвандж Апакидзе воскрылил духом, однако не выдал ничем своего злорадства.
Несколько раз хлестнув плетью Арабиа, Арзакан повернул рысью обратно.
Как только задние ноги коня оказались на бурке, он поставил его на дыбы, дернул что есть силы вниз поводья, заставил его опустить на другой конец бурки передние ноги, затем натянул поводья и ударил выгнувшегося, как лук, жеребца каблуком в бок, отчего тот сделал прыжок в несколько метров. Поскакал по полю и вновь повернул коня.
Взмыленный Арабиа, бешено сверкая глазами, понесся обратно.
Наездник снова осадил его на бурке и дважды повторил прыжки — схапи.[14]
То же пытался сделать Ашхвацава, но не смог.
Когда Арабиа и его хозяин возвратились к своему отряду, их встретил гром рукоплесканий.
В состязание неожиданно вступили несколько тбилисских наездников. Но ни один из них не сумел поставить лошадь на бурку.
После этого Петре Малазопиа удалось выполнить на бурке все фигуры схапи.
Первенство Арзакапа стало спорным.
И тут, неожиданно для всех, из того же отряда, в котором был Тараш Эмхвари, вылетел на своей малорослой Цире Кац Звамбая.
Стоявшие впереди всадники заслоняли его, и Арзакан в сумерках не распознал отца. Но до его слуха долетело:
В романе автор обратился к народной легенде об отсeчении руки Константину Арсакидзе, стремился рассказать о нем, воспеть труд великого художника и оплакать его трагическую гибель.В центре событий — скованность и обреченность мастера, творящего в тираническом государстве, описание внутреннего положения Грузии при Георгии I.
Юмористические рассказы донецкого писателя-сатирика нередко встречаются в журналах «Крокодил», «Перець», «Донбасс», в «Литературной газете» и других периодических изданиях, звучат по радио в передачах «С добрым утром», «С улыбкой», «А ми до вас в ранковий час». Автор верен своей теме и в новой повести «Голубая мечта», главным героем которой является смех — добрый, если это касается людей положительных, душой и сердцем болеющих за дело, живущих по законам справедливости, коммунистической морали; злой, язвительный по отношению к пьяницам, карьеристам, бракоделам — всем, кто мешает строить новое общество.
Анатолий Иоффе, врач по профессии, ушел из жизни в расцвете лет, заявив о себе не только как о талантливом специалисте-экспериментаторе, но и как о вполне сложившемся писателе. Его юморески печатались во многих газетах и журналах, в том числе и центральных, выходили отдельными изданиями. Лучшие из них собраны в этой книге. Название книге дал очерк о применении гипноза при лечении некоторых заболеваний. В основу очерка, неслучайно написанного от первого лица, легли непосредственные впечатления автора, занимавшегося гипнозом с лечебными целями.
С одной стороны, нельзя спроектировать эту горно-обогатительную фабрику, не изучив свойств залегающих здесь руд. С другой стороны, построить ее надо как можно быстрее. Быть может, махнуть рукой на тщательные исследования? И почему бы не сменить руководителя лаборатории, который не согласен это сделать, на другого, более сговорчивого?
Сотрудница инженерно-геологического управления заполярного города Ленинска Сонечка Теренина высока, стройна, спортивна и не отличается покладистым характером. Эти факты снижают шансы её ухажеров почти до нуля…
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
В романе «Мужчина в расцвете лет» известный инженер-изобретатель предпринимает «фаустовскую попытку» прожить вторую жизнь — начать все сначала: любовь, семью… Поток событий обрушивается на молодого человека, пытающегося в романе «Мемуары молодого человека» осмыслить мир и самого себя. Романы народного писателя Латвии Зигмунда Скуиня отличаются изяществом письма, увлекательным сюжетом, им свойственно серьезное осмысление народной жизни, острых социальных проблем.