Похищение королевы - [9]

В конце концов, я понял: без помощи настоящего профессионала не обойтись. И направился домой. Стоит ли в праздничный день сорокалетия терзать себя подобными раздумьями? Лучше завтра еще раз «проработать» намеченное сегодня, набросать на бумаге кой-какие соображения.

В коридоре — пусто. Насмерть обиженная бочкообразная соседка наглухо забаррикадировалась в своей комнате, баба Феня призывно гремит на кухне кастрюлями. Дед Пахом углубился в телесериалы.

Самое время отвлечься от назойливых мыслей о Верочке и немного поработать. На чем я остановился? Вор в законе встречается со своим агентом, внедренным в уголовку. Где встречаются? Прямо на улице, за углом здания, в котором работают сыщики…

Чушь собачья! Мафиозные главари не глупей самых умных сотрудников уголовного розыска, а я рисую их полными идиотами. Придется пяток страниц перепечатать, предварительно — капитально продумать.

Но поработать в этот день так и не пришлось.

В коридоре раздался голос бабы Фени.

— Игнатьич, гостенек к тебе пожаловал.

Гость? Странно! Коллегами и друзьями в Дремове обзавестись я не успел, московские связи после неожиданного моего выезда порвались. Уж не посланец ли Машеньки? С предложением заключить мирный договор.

Почти не ошибся.

Дверь не просто открылась — распахнулась. На пороге — пасынок, сын моей законной супруги от первого брака, алкаш и негодяй, каких мало — Виталий.

— Здравствуйте, Павел Игнатьевич, это я…

В наглых глазах таится ехидная усмешка, руки заброшены за спину и там сжаты в замок, длинные волосы закрывают оттопыренные уши, кольцами падают на высокий лоб. Смесь злости и доброты, уродства и привлекательности. Стоит, картинно перекатываясь с каблуков на носки и — обратно.

До чего же причудлива жизнь! Порядочных людей жалует уродливыми чертами и фигурой, подлецов — смазливой внешностью. Будто издевается над нами.

— Проходи, присаживайся… Чашечку кофе? Или — чай? — потянулся я к чайнику. Интеллигентная вежливость — превыше всего. Если даже имеешь дело с мерзавцами типа моего пасынка.

— Не нужно — почаевничал перед от"ездом. Мама накормила.

Ради Бога, значит, время «визита» соотвественно сократится. Чаепитие всегда располагает к длительной беседе. Ни у меня, ни, похоже, у Витальки подобного желания нет. И быть не должно — слишком разные мы люди.

— Что у тебя новенького? Устроился на работу? Поступил учиться?

Парень смерил наивного отчима пренебрежительным взглядом. Кто же в наше время откровенничает по поводу «новенького»? Разве — придурки из старой гвардии комсомольцев или зачуханные старички, не забывшие подвиги боевой юности.

— В норме… Мама послала поздравить вас с юбилеем. Ну, и я… тоже.

Пасынок на удивление трезвый, поэтому разговаривает миролюбиво, без гнусных подзаборных словечек и грязных намеков. По тюремной привычке руки держит за спиной. Три года в заключении — не шутка, в память внедряются на всю жизнь.

— Спасибо… Как мама?

Артист! Наклонил голову, вытер носовым платком, якобы, повлажневшие глаза. Поверить ему может только наивный человек, который не присутствовал при многочисленных семейных скандалах. Однажды, добропорядочный сын умудрился обозвать заботливую мамашу «сукой, которая его пасет». Причем, в нормальном состоянии, без алкогольного доппинга.

— Плохо… Часто плачет, жалуется на боли в сердце, — помолчал и вдруг выбросил острый вопросик. — Павел Игнатьевич, вы не думаете возвратиться к маме?

Отзвуком сердечной боли жены кольнуло у меня в груди. Эх, если бы не сидящий передо мной негодяй, с какой радостью бросил бы я купленную комнату и помчался в Москву, обгоняя автобусы и электрички. Прожитые вместе пять лет, без скандалов и семейных разборок, не вытравить. Если даже супруги расстались, раз"ехались в разные стороны.

Но паскудная память тут же нарисовала картинку последнего общения с Виталием. Суженные пьяные глаза, брызги слюны изо рта, бросаемые мне в лицо черные матюги, мелькание крепких кулаков.

Ну, нет, дорога в рай наглухо перекрыта!

— Пока не думал над этим, — уклончиво вымолвил я, зная, что наш разговор будет во всех подробностях передан Маше. В соответствующей интерпретации. Лучше не растравлять ее рану фальшивой надеждой. — Время покажет… Работаешь? — снова ударил я в одно и тоже место.

В ответ — артистическая гримаса. На этот раз низко склоненная голова гордо вздернута.

— Пусть быдло работает — у него две извилины в башке. Меньше чем за два лимона баксов зад от стула не оторву.

— Ну, ну, — покачал я головой. Понимал — переубеждать бездельника все равно, что пытаться кулаком вбить в стену гвоздь. — Значит, на материнском иждивении?

— Значит, — передразнил меня пасынок со зловещей улыбкой. Дескать, поговори еще — получишь. — А вы пишете?

— Пишу.

— И много монет загребаете?

— На жизнь хватает. Когда не хватит, пойду вагоны разгружать, тротуары мести — тунеядцем не буду.

Все же не выдержал — высказался. Не полностью, конечно, кое-что приберег для следующей встречи. Ежели пасынка снова не упекут за решетку. Странно, но Виталий воспринял небольшой воспитательный монолог довольно спокойно. Поднялся со стула, походил по комнате. Остановился возле книжных полок, прощелся пальцами по корешкам. Будто пересчитал.