Похищение - [14]

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ 22-е декабря, Москва

Андрей!

Буде герои наши возьмут в привычку произносить протяжные комментарии к шедеврам мировой культуры да еще побуждать нас к пространным отступлениям о пророках, читатель заскучает, отложит в сторону наше произведение и скажет: «Нет, это не по мне. От такого чтения скисает молоко. Вы мне подайте прозу энергичную, динамичную, захватывающую!» Действия, стремительного развития событий ожидает читатель, а потому Андрис и Велько должны незамедлительно приступить к делу. Начало следующей главы застает их в разгар предсъемочной суеты. Рервик принял решение снимать грандиозный многосерийный исторический фильм — нет, цикл фильмов, объединенных идеей суда над тиранами всех времен и народов. Сейчас он озабочен подбором актеров для сюжета о Генрихе VIII, мрачном убийце великого Томаса Мора, а также множества своих жен и сановников.

Итак,

глава третья

Теснитесь ближе к тюремной телеге,

Смейтесь гримасе боли.

Плюньте в глаза. Бросьте последний укор им.

Проститутка, инок —

Проклинайте живущий еще, трепещущий труп!

«De lege Contra diaboli Ad majorem Dei gloriam[5] повинна костру…» П. Гуров

— Вам нужен звукооператор.

Смуглый мужчина в льняной рубахе и синих тесных штанах произнес эти слова без вопросительной интонации. Он был поразительно худ и высок. Окажись он в поле зрения Евклида, втолковывающего свои постулаты толпе туповатых учеников, тот с радостью использовал бы его как учебное пособие. «Посмотрите! — вскричал бы геометр. — Сколь наглядно иллюстрирует этот человек данное мною определение прямой линии как длины без ширины».

— У меня есть звукооператор, и не один. — Андрис, озадаченный нитевидностью посетителя, не хотел обрывать разговора. Он уже прикидывал ему место в кадре. — А впрочем, что вы умеете?

— Все.

В дверь просунулась голова Велько.

— Будешь смотреть пробы на Анну Болейн?

Андрис кивнул и медленно пошел к выходу.

— Боюсь, эту способность трудно использовать. Нам нужны люди, которые делают не все, а то, что нужно режиссеру. Может быть, хотите сняться? Я найду вам роль.

— Нет.

— Почему?

Краткий и решительный отказ удивил Рервика.

— Догадываюсь, что вызвало ваш интерес.

— Да, у вас редкая внешность. Разве есть что-нибудь зазорное в моем желании использовать это ваше качество?

— Эй, рожа, не хочешь ли сыграть Квазимодо? А вы, девушка с крысиным лицом, приглашаю вас на роль Шушары в мюзикле «Буратино на Альдебаране». Ты, толстобрюхий с мордой-сковородкой, если неделю попостишься, чтобы влезть в кадр, сыграешь сразу всех трех толстяков…

— Мне нравится ваш способ изъясняться, — сказал Андрис. Пойдемте со мной, я посмотрю, на что вы способны как звукооператор.

На закате, за час до разбора с Михой Льяном роли Генриха, Андрис и Велько встретились в «Шаланде» — крохотной харчевне в двух шагах от студии. Они уселись на раскладных брезентовых табуретах под навесом, лицом к морю, и Велько немедленно швырнул пригоршню мидий на раскаленный железный лист, устроенный над каменным очагом. Солнечный шар коснулся воды.

— Сейчас придет Год, — сказал Андрис.

— Год?

— Тот, что просился в звукооператоры.

— А-а-а. — Велько принялся кропить мидий лимонным соком.

— Он гений.

— Угу. — Вуйчич выбрал моллюска покрупнее и со свистом втянул в рот.

— Слабая реакция на такое сообщение.

— Я просто хорошо владею собой. В глубине души я потрясен количеством гениев, занятых в нашем фильме.

— Много гениев?

— Суди сам. Гениальный режиссер — раз. — Велько сидя шаркнул ножкой. — Гениальный исполнитель роли Генриха — два. Гениальный, как выясняется, звукооператор — три. И наконец… — Велько сделал профессиональную паузу.

— Наконец? — поддался на провокацию Андрис.

— Ну, мне, право, неловко так говорить, но все же, если смотреть правде в глаза, мы не можем пройти мимо очевидного факта, что помощник режиссера…

— Да, да. И все же Год — гений. Ты не представляешь, что он сделал с фонограммой пигалицы, которую ты имел наглость предложить на роль Анны.

— Ай-яй-яй.

— Этот завалящий голосишко Год снабдил богатейшими модуляциями. Патетическими, вкрадчиво-доверительными, жалобными, жестокими. Я бы с закрытыми глазами взял эту девицу на роль Медеи.

— Что же не взял?

— Во-первых, мои глаза были открыты, а во-вторых, я не снимаю Медею, остолоп.

— Кто остолоп?

— Ты жуешь непрерывно третьи сутки, в то время как я пытаюсь говорить о серьезных вещах, — торжественно сказал Рервик.

— По-твоему, мидии — вещь несерьезная? Хорошо, сейчас подадут копченого угря, и я посмотрю, сможешь ли ты устоять против него.

— Когда я спросил, где он научился, подобно кузнецу из сказки, ковать любой голос, он сказал, что озвучивал хронику с речами Цесариума.

— Чьими речами?

— Вот и я спросил, чьими. Цесариума, сказал Год. Цесариума с большой буквы. «Вы слышали о Лехе? — спросил он. — Впрочем, откуда вам. Завалящая планета. Глухая провинция. Большого резонанса тамошние события не имели».

— Лех, Лех, — забормотал Велько. — Рецидив единовластия. Более десяти лет никаких контактов. Только-только подключился к Информаторию и заявил о своих нуждах, желании принимать туристов. Цесариум… это, наверно, тот самый Болт, которого они скинули в прошлом году, отдав власть фронту национального спасения.