Похищение Европы - [23]

— В прошлый раз я себя скверно чувствовала и, наверное, была не очень вежлива. Вы не обиделись?

Почти профессиональным моим взглядом я оценил чистоту и порядок в квартире. Было очевидно, что к нашему приходу готовились. В центре стола были поставлены кофейные чашки и ваза с печеньем. Чуть сбоку находились термос-кофейник, молочник и бутылочка коньяка. Сара пригласила нас садиться.

— Я очень рада вас видеть. Мы сегодня просто посидим. Без уборки, ладно?

В тоне и лице Сары было что-то трогательное. Я вспомнил, что такое выражение лица видел на одной из детских ее фотографий. Не зная, стоит ли в этом случае что-либо возражать, я вопросительно посмотрел на Настю.

— Я уже все убрала, — сказала Сара. — В той, опять-таки, степени, в какой здесь что-то можно убрать. Так что ваша уборка была бы пустой формальностью. — Она разлила кофе по чашкам. — Кроме того, я как женщина тоже имею право на работу.

— Это любимая идея Кристиана, — засмеялась Настя.

— А вы так не считаете? — спросила Сара, доставая из холодильника бутылку минеральной воды. — Если не возражаете, я буду пить воду.

— Как раз на днях мы с Настей обсуждали проблемы феминизма, — сказал я.

— И к чему же вы пришли?

— Кристиан пытается найти феминизму оправдание, — сказала Настя, не обращая внимания на мой протестующий жест, — а я считаю это помешательством здешних дам. И если женщина пишет в журнале, что слова общего рода следует перевести в грамматический женский род, я считаю, что ее мозги нуждаются в починке[5].

Спокойствие Настиного голоса только подчеркнуло резкость ее высказывания. Мне захотелось как-то смягчить его, но я плохо представлял, как это сделать.

— Вы выражаетесь очень категорично, здесь так не принято, — Сара посмотрела на Настю скорее с интересом, чем с осуждением. — Но до некоторой степени я вас понимаю. Нет ничего более глупого, чем нынешние объявления о конкурсах на рабочие места. «Женщинам отдается предпочтение»! Есть специалист и неспециалист, вот и все деление. Если я умру под ножом хирурга, меня не утешит то, что он — женщина. Если я умру, меня вообще ничто не утешит.

Сара улыбнулась, не поднимая глаз.

— А если серьезно, то феминизм не устраивает меня как обобщение. Когда меня начинают рассматривать как женщину или, скажем, как еврейку, я чувствую себя каким-то среднестатистическим созданием, креветкой.

— Но существуют и какие-то общие черты, — произнес мой разговорчивый двойник. — Общие для полов, профессий, наций — вы же не станете этого отрицать? Отличаются же, в конце концов, немцы и русские!

— Отличаются, — улыбнулась Сара, — тут уж не поспоришь. Но конечный пункт всякого обобщения — это дурацкое мы и они. Моя жизнь состояла из каких-то нелепых перемещений, которые всегда были похожи на побег. Я думаю, что всякий раз я в той или иной степени бежала именно от них, от этих «мы и они». Теперь я живу, не примыкая ни к тому, ни к другому.

В отличие от моего двойника, я не был склонен спорить. Проведя ладонями по коленям, я лишь улыбнулся сидевшим со мной дамам.

— Знаете, — сказала Сара после недолгого молчания, — многие вещи, которые кажутся важными, на поверку оказываются сущими пустяками, и в первую очередь — все, связанное со словом общий. Общественная деятельность, например. Стоит человеку серьезно заболеть, как он вдруг понимает, что ему абсолютно все равно — Россия или Америка, евреи или арабы. Его трогает лишь то, что эти конфликты найдут свое разрешение уже без него. То есть они бы и так без него решались, но перед лицом собственной смерти это становится вдруг пронзительно ясно.

Сара налила нам в кофе немного коньяку, что оказалось очень вкусно. Сама она не пила даже принесенной ею воды, а, сложив руки на груди, наблюдала за нами. В другой комнате послышалось царапанье, дверь приоткрылась, и оттуда, привлеченный возникшим молчанием, вышел щенок. Потягиваясь на ходу, он устремился к Насте.

— Как тебя зовут? — спросила Настя.

— Самурай, — ответила за щенка Сара. — Передние зубы у него — видите? — выдаются вперед, что придает ему довольно-таки японский вид.

Самурай оперся передними лапами о Настины ноги и завилял хвостом. Настя провела ему пальцем по носу. Обнюхав палец, щенок легонько его укусил.

— Я подобрала Самурая в нашем парадном, — сказала Сара, — так что его родословная мне неизвестна. Судя по его виду, благородное происхождение исключается. Но так даже лучше, а?

— Конечно, — подтвердила Настя. — Иначе он непременно бы задирал нос. Дворняги — самые преданные и понимающие собаки.

— Понимание — это то, что мне сейчас очень нужно, — произнесла Сара как-то скороговоркой. — Я попала в довольно скверную историю. У меня рак. Так что Самурай меня сейчас как может поддерживает, это очень благодарная собачка.

— Рак? — переспросил я зачем-то.

— Рак желудка. Я знаю о нем уже несколько месяцев, но сейчас все пошло как-то слишком быстро. Слишком быстро. И перспективы довольно неприятные.

Сара говорила каким-то странно непринужденным тоном, отчего ее волнение было особенно заметно. Не глядя на нас, она наступала пальцем на крошки печенья и стряхивала их в одну определенную ею точку на столе.