Похищение Эдгардо Мортары - [5]

В половине первого ночи мрачное бдение в доме Мортара прервало появление Москато и Падовани. Они размахивали листком бумаги, который удалось получить от отца Фелетти. Фельдфебель Лючиди поразился тому, что этим евреям удалось чего-то добиться от инквизитора. Он предполагал, что в ту же ночь уйдет отсюда вместе с мальчиком.

Позже фельдфебель вспоминал:

Я понял, что синьор Падовани — образованный и достойный, судя по манерам, человек. Единоверцы смотрели на него с большим уважением и явно рассчитывали на его помощь. Наверняка у них были для этого все основания, ведь добиться отсрочки в выполнении указа сумел бы только очень влиятельный человек. По моему мнению, никто другой не добился бы такой отсрочки — ведь, как я потом услышал, приказ исходил с высочайшего уровня и даже сам отец-инквизитор не вправе был что-либо тут изменить.

Уходя, фельдфебель оставил в доме сцену, которую сам описал как teatro di pianto e di afflizione — «театр слез и скорби». Помимо десяти членов семьи Мортара и двух полицейских, оставшихся сторожить Эдгардо, там оставались брат Марианны, ее свояк, ее дядя и еще двое друзей семьи.

Момоло испытал облегчение, когда услышал об отсрочке. Как он говорил позднее, она дарила им хотя бы «лучик надежды». Однако радость его померкла, когда оказалось, что, выполняя указание инквизитора не спускать глаз с Эдгардо, фельдфебель велел двум полицейским ни на шаг не отходить от ребенка и оставаться в спальне супругов Мортара.

Это была ужасная ночь для Момоло и Марианны: «Оба полицейских оставались в нашей спальне. Время от времени стража сменялась. Можно себе представить, как мы провели ту ночь. Наш маленький сын, хоть и не понимал, что происходит, спал урывками, то и дело просыпался с плачем. А рядом с ним все время сидели солдаты».

У семьи оставалась одна-единственная надежда — найти кого-то, обладающего достаточной властью, чтобы аннулировать приказ инквизитора. В Болонье было только два человека, которые, по мнению мужчин из семей Мортара и Падовани, могли бы иметь такие полномочия: кардинал-легат Джузеппе Милези и городской архиепископ — кардинал Микеле Вьяле-Прела (знаменитая, хотя и неоднозначная личность). Окрыленные дипломатическим успехом, какой одержали свояк и дядя Марианны прошлой ночью в Сан-Доменико, Момоло и Марианна упросили их взять на себя эту новую миссию. И утром 24 июня те отправились обивать новые пороги.

Идти было недалеко. Собственно, накануне вечером, когда запыхавшийся Риккардо принес известие о беде, нависшей над Эдгардо, Анджело Москато как раз сидел в тени внушительного здания, где работал кардинал-легат.

Громадный правительственный дворец, старинное Палаццо Комунале, высился над главной городской площадью Пьяцца Маджоре. Это здание служило городской ратушей с 1336 года, хотя его продолжали достраивать в течение еще двух столетий. Оно гораздо больше походило на крепость, чем на административный центр. Открытие дворца совпало по времени с завершением строительства обширной и монументальной городской стены. Эта стена, достигавшая девяти метров в высоту и имевшая более семи с половиной километров в длину, неровным кольцом опоясывала старый город. Каждую ночь огромные ворота запирались на засов, защищая жителей (и правителей) города от врагов. В те времена, когда сооружались дворец и оборонительная стена, Болонья являлась самостоятельным городом-государством и среди прочих воевала с папскими войсками, стремившимися покорить ее. В конце концов город проиграл в этой борьбе, и в 1506 году, когда папа Юлий II торжественно вступил в Болонью, и сам город, и прилегающие к нему земли были включены в состав Папского государства.

Джузеппе Милези Пирони Ферретти приехал в Болонью всего двумя месяцами ранее: в 41 год он был одновременно назначен кардиналом и отряжен легатом в Болонскую провинцию. 30 апреля 1858 года он прибыл в Болонью, чтобы вступить в новую должность, и его встретили с подобающими церемониями, а размещенные в городе австрийские войска дали в его честь артиллерийский залп. Кардинал занял служебный кабинет и жилую квартиру в правительственном здании.

Однако далеко не все в Болонье радовались приезду кардинала-легата: в городе царила давняя неприязнь к папской власти и австрийским войскам, уже много лет насильно поддерживавшим здесь эту власть. Энрико Боттригари, один из болонцев, подпавших под влияние идей Рисорджименто — движения за национальное объединение, которое в уже не столь отдаленном будущем поможет изгнать Милези из города, — так описывал прибытие кардинала-легата:

Не успел он прибыть в свою штаб-квартиру, как старший сенатор Болоньи уже явился, на дипломатический манер, засвидетельствовать ему почтение, и его примеру последовали многие знатные лица и граждане — все те, кто привык кланяться представителям власти! Видевшие нового легата говорят, что — по малой мере на первый взгляд — человек это холодный, как лед, и не наделенный большим умом[3].

Инквизитор заранее предупредил и кардинала Милези, и архиепископа о планируемом изъятии еврейского мальчика из семьи. Когда Анджело Падовани и Анджело Москато подошли к воротам резиденции кардинала-легата, им сообщили, что его преосвященства нет сейчас в Болонье. Им ничего больше не оставалось, кроме как попытаться увидеться с другим человеком, способным, по их мнению, помочь им, — с архиепископом болонским, грозным Микеле Вьяле-Прела.