…К полудню, когда литые тела обоих гребцов были покрыты потом, а кожа на ладонях стерлась до крови, лодка подошла к самому острову. Закатав штаны, Майло первым соскочил в воду и одним резким сильным рывком вытянул судно на мель. Потом вдвоем они втащили его на каменистый берег, обмотали цепь вокруг вросшего в землю валуна и, прихватив мешки с остатками снеди, пошли вглубь, не забывая осматриваться по сторонам.
Если хотя бы треть всех легенд об Острове Железных Идолов была верна, следовало каждый миг быть настороже.
Напряженно вглядываясь вдаль, Майло вдруг замычал и дернул варвара за рукав, указывая пальцем на скалу, по которой шла красно-серебристая рябь, сверкающая под солнцем, отчего камень казался залитым кровью.
— Тьфу! — раздраженно сплюнул Конан. — Это миаргирит, и ничего больше.
— Ы-ы-ы?
— Руда, — коротко объяснил варвар, продолжая ход.
Между тем они почти поднялись по пологому склону на невысокий холм, откуда через десяток шагов им открылась странная, жутковатая и в то же время завораживающе прекрасная картина. На всем пространстве, что лежало в круге холма, чернели развалины древних дворцов, когда-то великолепных, а ныне жалких, зияющих темными пастями бывших залов. Обломки лестниц торчали с боков, как зубы неведомого чудовища; мрамор их был теперь не бел, а грязно-желт, иссечен ливнями и ветрами, изъеден временем словно гигантским жуком. Посередине круга, куда сквозь дыру в туче падал тонкий и яркий солнечный луч, находился большой квадратный зал, уставленный ровными рядами фигур в доспехах. Конан машинально положил руку на эфес меча, но в тот же миг понял, что сие не было войско, а те самые железные идолы-демоны, чьи черные души к ночи выведет из сна Ужас.
Где-то здесь находился и замок прагилла Тарафинелло, невидимый сейчас человеческому глазу. Варвар с сомнением посмотрел на спутника, ибо его он не мог считать пока человеком, но Майло явно видел не более его самого.
— Ы-ы-ы… Ы-ы.
— Сейчас пойдем, — хмуро буркнул Конан, последний раз окидывая взглядом всю картину с высоты.
Даже в светлое время от созерцания этих развалин в душе рождалось неприятное, тягостное чувство. Кажется, кроме них двоих, тут все было мертво — одни камни, снова камни и меж камней тоже камни… Ни птиц, ни животных, а оттого и ни звука, кроме далекого плеска волн моря Вилайет… Конан поглядел на тучу, повисшую прямо над островом, но пока что не делавшую попыток вылить на него дождь, и начал спускаться. Им предстояла нелегкая работа: как-то отличить мертвых демонов от Спящих, и последних выкинуть в море.
— Ы-ы-ы! — сердито покачал головой Майло, словно услышав мысли киммерийца.
— Дотащим как-нибудь, — ухмыльнулся Конан, сам не особенно уверенный в том, что они успеют за оставшиеся полдня, перетаскать Спящих отсюда к морю. К тому же они наверняка были очень тяжелые.
— М-х, — успокоеннно мыкнул Майло.
От подножия холма спутники, не замедляя шага, пошли к центру круга, и через сотню локтей достигли огромного квадрата, где на цветной мозаике пола тускло поблескивали железом идолы. Они стояли в два ряда по всем четырем сторонам зала, действительно похожие на войско, ожидающее приказа повелителя. Пустые глаза были устремлены вверх, рты — одна лишь узкая прорезь без губ — чуть приоткрыты; ржавчина, местами покрывавшая железные тела, напоминала пятна проказы; на руках у каждого Конан насчитал только по четыре пальца, непременно сжатые в кулак.
Вообще с первого взгляда, да и со второго тоже, идолища эти ничуть не казались страшны — в другое время и в другом месте варвар только посмеялся бы над их грозным видом, но — не здесь. Звериное чутье до сих пор никогда не подводило его, а сейчас от напряжения у него свело скулы и колючий холодный ручеек пота потек по позвоночнику. Демоны. Мертвые или Спящие, но это были демоны. Конан кожей чувствовал мрак их черных душ, навечно или пока пребывающих в забвении…
— Ы-ы-ы-ы… — тоскливо замычал вдруг Майло за его спиной. — Ы-о!
От неожиданности вздрогнув, варвар оглянулся.
* * *
Грусть в глазах песнопевца Агинона с раннего утра тревожила сердце юного Тито. Вот и сейчас, вполуха слушая дядин рассказ о северной стране Ландхаагген, он видимо страдал, ерзая в кресле и громко, тяжко вздыхая.
Песнопевец, однако, словно не замечал уловок племянника. Описывая нынешние красоты этого некогда холодного снежного края, он даже позволил себе несколько длинных многозначительных пауз, как бы предлагая юноше насладиться его повествованием, и Тито вынужден был с притворным восхищением качать головой, дабы не обидеть невниманием горячо любимого дядю.
«Из тьмы в день, из снега в цвет, из смерти в жизнь — такова была воля богов, и она истина есть…» Этими словами Агинон завершил, наконец, свой рассказ и потянулся за чашей с аквилонским вином, что в отсутствие столика стояла прямо на полу у ног песнопевца.
— Мой Титолла, мой Титолла… — со вздохом промолвил он. — Ну, о чем ты хочешь спросить меня? О той звезде, которая видна только осенью? Ее зовут Инихамбия, а путь ее… Путь ее…
Он замолчал вдруг, захваченный какой-то невеселой мыслью; уставив глаза в пустоту, замер так на долгие мгновения.
