Погружение в Солнце - [17]

– Не желаю я ничего признавать! – запальчиво ответил Ларок. – Как только мы докажем, что достойны своих патронов, в далеком прошлом одаривших нас разумом, как только они сами признают нас, вот тогда-то наконец люди увидят, что все эти годы они негласно оказывали нам неоценимую помощь!

Джейкоб пожал плечами. Все то же извечное противостояние «рубах» и «шкур», ничего нового. Одни настаивали на том, что человечество должно гордиться своим уникальным статусом самостоятельно эволюционирующей расы, которую наделила разумом сама природа, и случилось это где-то в саваннах и на восточном побережье Африки. Другие же твердили, что homo sapiens (как и любая другая раса софонтов) – всего лишь одно из звеньев цепочки генетического и культурного усовершенствования, тянущейся в глубину к мифическому периоду зарождения галактики, к эпохе Прародителей.

Многие, подобно Джейкобу, намеренно придерживались в этом мировоззренческом конфликте нейтралитета, но все человечество и его клиентские расы с интересом ждали исхода спора. После Контакта чуть ли не самыми популярными увлечениями вдруг стали археология и палеонтология.

Однако доводы Ларока так давно утратили новизну и свежесть, что хоть кидай их в суп вместо сухариков. А голова разболелась еще сильнее.

– Все это весьма интересно, Ларок, – сказал Джейкоб, намереваясь ускользнуть. – Но давайте продолжим дискуссию как-нибудь в другой раз…

Однако Ларок не унимался.

– Космос прямо-таки пропитан неандертальскими настроениями. Люди на земных кораблях предпочитают, нацепив на себя звериные шкуры, рычать и ухать, как обезьяны! Они отвергают наших старших братьев и воротят нос от здравомыслящей части человечества, проповедующей смирение!

Словно в подтверждение своих слов, Ларок махнул в сторону Джейкоба черенком трубки. Джейкоб отпрянул, стараясь держать себя в руках и сохранять вежливый тон, однако это оказалось не так-то просто.

– Мне кажется, вы перегибаете палку, Ларок. Вы ведь говорите не о какой-нибудь швали, а о космонавтах! При их отборе в первую очередь руководствуются такими критериями, как эмоциональная устойчивость и политический нейтралитет…

– Да вы даже понятия не имеете, о чем толкуете. Может, это шутка? А вот мне как раз кое-что известно об этой хваленой «эмоциональной устойчивости и нейтралитете» космонавтов! Как-нибудь порасскажу вам об этом много интересного, – продолжал журналист. – Настанет день, и правда выплывет наружу: все узнают, что Конфедерация планировала изолировать существенную часть человечества от старших рас и их наследия, ожидающего нас среди звезд! Несчастные поднадзорные! Но тогда пытаться остановить утечку будет уже поздно!

Ларок затянулся и выпустил Джейкобу в лицо облачко голубого дыма. У Джейкоба закружилась голова.

– Ладно, Ларок, не стану спорить. Оставим подробности до следующего раза. – И он попятился.

Журналист на миг помрачнел, а потом улыбнулся и похлопал устремившегося к выходу Джейкоба по спине.

– Конечно, в следующий раз обязательно все вам дорасскажу. А пока вам лучше прилечь. Видок у вас не особенно цветущий. До скорого! – На прощание еще раз огрев Джейкоба по спине, Ларок снова прошмыгнул в переполненный посетителями бар.

Джейкоб подошел к первому попавшемуся иллюминатору и прижался лбом к стеклу. Поверхность была прохладной, и пульсирующая боль в голове немного утихла. Когда он открыл глаза и выглянул наружу, Земли уже не было видно… Осталась лишь бесконечная россыпь звезд, которые, не мигая, сияли в кромешной тьме. Самые яркие звезды окружал ореол дифракционных лучей; если прищуриться, начинало казаться, что лучи то удлиняются, то делаются короче. Все выглядело точно так же, как звездное небо в пустыне, только свет ярче. Звезды не мерцали, но это были те же самые звезды.

Джейкоб подумал, что ощущения должны быть другими, более мощными. Увиденные из космоса звезды должны казаться более таинственными, более… философскими, что ли. Одним из самых ярких воспоминаний подростковой поры было ошеломляющее буйство звездных ночей. Оно не имело ничего общего с ощущением неизмеримого простора, которое теперь возникало у него под гипнозом. Скорее, оно походило на смутные сны из прошлой жизни.

Доктора Кеплера, Буббакуба и Фэйгина он обнаружил в центральном холле. Кеплер подозвал его взмахом руки. Компания расположилась на горке подушек возле иллюминаторов. Буббакуб держал в лапах чашку с каким-то ядовитым, судя по виду (да и по запаху), пойлом. Фэйгин медленно прогуливался взад-вперед, переваливаясь на корнях-отростках.

Ряд иллюминаторов, тянувшихся вдоль изогнутого борта корабля, в холле прерывался огромным диском, похожим на гигантское круглое окно от пола до потолка. Поверхность диска выступала из стены примерно на фут. Все, что находилось по другую сторону, скрывала плотно прилегающая обшивка.

– Мы рады вашему решению, – пролаял Буббакуб, прибегнув к помощи водора. Он вальяжно раскинулся на подушке и, договорив, сунул морду в чашку, после чего перестал обращать на Джейкоба и остальную компанию какое бы то ни было внимание. Напрашивался вопрос: маленький пил нарочно старается казаться дружелюбным, или так на людей действует его природное обаяние?